Три мушкетера

– Письмо будет передано ему в руки.

– Великодушное дитя! – воскликнула королева.

Госпожа Бонасье поцеловала королеве руку, спрятала письмо в корсаж и унеслась, легкая, как птица.

Десять минут спустя она уже была дома. Она и в самом деле, как говорила королеве, не видела еще мужа после его освобождения. Не знала она и о перемене, происшедшей в его отношении к кардиналу, перемене, которой особенно способствовали два или три посещения графа Рошфора, ставшего ближайшим другом Бонасье.

Граф без особого труда заставил его поверить, что похищение его жены было совершено без всякого дурного умысла и являлось исключительно мерой политической предосторожности.

Она застала г-на Бонасье одного: бедняга с трудом наводил порядок в доме. Мебель оказалась почти вся поломанной, шкафы – почти пустыми: правосудие, по-видимому, не принадлежит к тем трем вещам, о которых царь Соломон говорит, что они не оставляют после себя следа. Что до служанки, то она сбежала тотчас же после ареста своего хозяина. Бедная девушка была так перепугана, что шла, не останавливаясь, от Парижа до самой своей родины – Бургундии.

Почтенный галантерейщик сразу по прибытии домой уведомил жену о своем благополучном возвращении, и жена ответила поздравлением и сообщила, что воспользуется первой свободной минутой, которую ей удастся урвать от своих обязанностей, чтобы повидаться со своим супругом.

Этой первой минуты пришлось дожидаться целых пять дней, что при других обстоятельствах показалось бы г-ну Бонасье слишком долгим сроком. Но разговор с кардиналом и посещения графа Рошфора доставляли ему богатую пищу для размышлений, а, как известно, ничто так не сокращает время, как размышления.

К тому же размышления Бонасье были самого радужного свойства. Рошфор называл его своим другом, своим любезным Бонасье и не переставал уверять его, что кардинал самого лучшего мнения о нем. Галантерейщик уже видел себя на пути к богатству и почестям.

Госпожа Бонасье тоже много размышляла за это время, но нужно признаться, что думы ее были чужды честолюбия. Помимо воли мысли ее постоянно возвращались к красивому и смелому юноше, влюбленному, по-видимому, столь страстно. Выйдя в восемнадцать лет замуж за г-на Бонасье, живя постоянно среди приятелей своего мужа, неспособных внушить какое-либо чувство молодой женщине с душой более возвышенной, чем можно было ожидать у женщины в ее положении, г-жа Бонасье не поддавалась дешевым соблазнам. Но дворянское звание в те годы, больше чем когда-либо, производило сильное впечатление на обыкновенных горожан, а д’Артаньян был дворянин. Кроме того, он носил форму гвардейца, которая, после формы мушкетера, выше всего ценилась дамами. Он был, повторяем, красив, молод и предприимчив. Он говорил о любви как человек влюбленный и жаждущий завоевать любовь. Всего этого было достаточно, чтобы вскружить двадцатипятилетнюю головку, а г-жа Бонасье как раз достигла этой счастливой поры жизни.

Оба супруга поэтому, хотя и не виделись целую неделю – а за эту неделю ими были пережиты значительные события, – встретились, поглощенные каждый своими мыслями. Г-н Бонасье проявил все же искреннюю радость и с распростертыми объятиями пошел навстречу своей жене.

Госпожа Бонасье подставила ему лоб для поцелуя.

– Нам нужно поговорить, – сказала она.

– О чем же? – с удивлением спросил Бонасье.

– Мне нужно сказать вам нечто очень важное… – начала г-жа Бонасье.

– Да, кстати, и я тоже должен задать вам несколько довольно серьезных вопросов, – прервал ее Бонасье. – Объясните мне, пожалуйста, почему вас похитили?

– Сейчас речь не об этом, – ответила г-жа Бонасье.

– А о чем же? О моем заточении?

– Я узнала о нем в тот же день. Но за вами не было никакого преступления, вы не были замешаны ни в какой интриге, наконец, вы не знали ничего, что могло бы скомпрометировать вас или кого-либо другого, и я придала этому происшествию лишь то значение, которого оно заслуживало.

– Вам легко говорить, сударыня! – сказал Бонасье, обиженный недостаточным вниманием, проявленным женой. – Но известно ли вам, что я провел целые сутки в Бастилии?

– Сутки проходят быстро. Не будем же говорить о вашем заточении и вернемся к тому, что привело меня сюда.

– Как это – что привело вас сюда! Разве вас привело сюда не желание увидеться с мужем, с которым вы были целую неделю разлучены? – спросил галантерейщик, задетый за живое.

– Конечно, прежде всего это. Но кроме того, и другое.

– Говорите!

– Это – дело чрезвычайной важности, от которого, быть может, зависит вся наша будущая судьба.

– Наше положение сильно изменилось за то время, что я не видел вас, госпожа Бонасье, и я не удивлюсь, если через несколько месяцев оно будет внушать зависть очень многим.

– Да, особенно если вы точно выполните то, что я вам укажу.

– Мне?

– Да, вам. Нужно совершить одно доброе, святое дело, и вместе с тем можно будет заработать много денег.

Госпожа Бонасье знала, что упоминанием о деньгах она заденет слабую струнку своего мужа.

Но любой человек, хотя бы и галантерейщик, поговорив десять минут с кардиналом Ришелье, уже делался совершенно иным.

– Много денег? – переспросил Бонасье, выпятив нижнюю губу.

– Да, много.

– Сколько примерно?

– Может быть, целую тысячу пистолей.

– Значит, то, о чем вы собираетесь просить меня, очень важно?

– Да.

– Что же нужно будет сделать?

– Вы немедленно отправитесь в путь. Я дам вам письмо, которое вы будете хранить как зеницу ока и вручите в собственные руки тому, кому оно предназначено.

– И куда же я поеду?

– В Лондон.

– Я? В Лондон? Да вы шутите! У меня нет никаких дел в Лондоне.

– Но другим нужно, чтобы вы поехали в Лондон.

– Кто эти другие? Предупреждаю вас, что я ничего больше не стану делать вслепую и что я не только желаю знать, чем я рискую, но и ради кого я рискую.

– Знатная особа посылает вас, и знатная особа вас ждет. Награда превзойдет ваши желания – вот все, что я могу вам обещать.

– Снова интрига! Вечные интриги! Благодарю! Теперь меня не проведешь: господин кардинал мне кое-что разъяснил.

– Кардинал! – вскричала г-жа Бонасье. – Вы виделись с кардиналом?

– Да, он вызывал меня! – заявил галантерейщик.

– И вы последовали этому приглашению, неосторожный вы человек?

– Должен признаться, что у меня не было выбора – идти или не идти: меня вели двое конвойных. Должен также признаться, что так как я тогда еще не знал его преосвященства, то, если б я мог уклониться от этого посещения, я был бы очень рад.

– Он грубо обошелся с вами, грозил вам?

– Он подал мне руку и назвал своим другом, своим другом! Слышите, сударыня? Я – друг великого кардинала!

– Великого кардинала?

– Уж не собираетесь ли вы оспаривать у него этот титул?