– Вот это превосходно! – одобрил Атос. – Вы пишете, как государственный секретарь, милый Арамис. Теперь лорд Винтер учредит строгий надзор, если только он получит это предостережение, и если бы даже оно попало в руки его высокопреосвященства, то не повредило бы нам. Но слуга, которого мы пошлем, может побывать не дальше Шательро, а потом уверять нас, что съездил в Лондон. Поэтому дадим ему вместе с письмом только половину денег, пообещав отдать другую половину, когда он привезет ответ… У вас при себе алмаз? – обратился Атос к д’Артаньяну.
– У меня при себе нечто лучшее – у меня деньги.
И д’Артаньян бросил мешок на стол.
При звоне золота Арамис поднял глаза, Портос вздрогнул, Атос же остался невозмутимым.
– Сколько в этом мешочке? – спросил он.
– Семь тысяч ливров луидорами по двенадцать франков.
– Семь тысяч ливров! – вскричал Портос. – Этот дрянной алмазик стоит семь тысяч ливров?
– По-видимому, – сказал Атос, – раз они на столе. Я не склонен предполагать, что наш друг д’Артаньян прибавил к ним свои деньги.
– Но, обсуждая все, мы не думаем о королеве, господа, – вернулся к своей мысли д’Артаньян. – Позаботимся немного о здоровье милого ее сердцу Бекингэма. Это самое малое, что мы обязаны для нее предпринять.
– Совершенно справедливо, – согласился Атос. – Но это по части Арамиса.
– А что от меня требуется? – краснея, отозвался Арамис.
– Самая простая вещь: составить письмо той ловкой особе, что живет в Type.
Арамис снова взялся за перо, опять немного подумал и написал следующие строки, которые он тотчас представил на одобрение своих друзей:
«Милая кузина!..»
– А, эта ловкая особа – ваша родственница! – ввернул Атос.
– Двоюродная сестра, – сказал Арамис.
– Что ж, пусть будет двоюродная сестра!
Арамис продолжал:
«Милая кузина!
Его высокопреосвященство господин кардинал, да хранит его господь для блага Франции и на посрамление врагов королевства, уже почти покончил с мятежными еретиками Ла-Рошели. Английский флот, идущий к ним на помощь, вероятно, не сможет даже близко подойти к крепости. Осмелюсь высказать уверенность, что какое-нибудь важное событие помешает господину Бекингэму отбыть из Англии. Его высокопреосвященство – самый прославленный государственный деятель прошлого, настоящего и, вероятно, будущего. Он затмил бы солнце, если бы оно ему мешало. Сообщите эти радостные новости вашей сестре, милая кузина. Мне приснилось, что этот проклятый англичанин умер. Не могу припомнить, то ли от удара кинжалом, то ли от яда – одно могу сказать с уверенностью: мне приснилось, что он умер, а вы знаете, мои сны никогда меня не обманывают. Будьте же уверены, что вы скоро меня увидите».
– Превосходно! – воскликнул Атос. – Вы король поэтов, милый Арамис! Вы говорите, как Апокалипсис, и изрекаете истину, как Евангелие. Теперь остается только надписать на этом письме адрес.
– Это очень легко, – сказал Арамис.
Он кокетливо сложил письмо и надписал:
«Девице Мишон, белошвейке в Type».
Три друга, смеясь, переглянулись: их уловка не удалась.
– Теперь вы понимаете, господа, – заговорил Арамис, – что только Базен может доставить это письмо в Тур: моя кузина знает только Базена и доверяет ему одному; всякий другой слуга провалит дело. К тому же Базен учен и честолюбив: Базен знает историю, господа, он знает, что Сикст Пятый,[82] прежде чем сделаться папой, был свинопасом. А так как Базен намерен в одно время со мной принять духовное звание, то он не теряет надежды тоже сделаться папой или по меньшей мере кардиналом. Вы понимаете, что человек, который так высоко метит, не даст схватить себя; а уж если его поймают, скорее примет мучения, но ни в чем не сознается.
– Хорошо, хорошо, – согласился д’Артаньян, – я охотно уступаю вам Базена, но уступите мне Планше. Миледи однажды приказала вздуть его и выгнать из своего дома, а у Планше хорошая память, и, ручаюсь вам, если ему представится возможность отомстить, он скорее погибнет, чем откажется от этого удовольствия. Если дела в Type касаются вас, Арамис, то дела в Лондоне касаются лично меня. А потому я прошу выбрать Планше, который к тому же побывал со мною в Лондоне и умеет совершенно правильно сказать: «London, sir, if you please»,[83] «My master lord d’Artagnan».[84] Будьте покойны, с такими познаниями он отлично найдет дорогу туда и обратно.
– В таком случае – дадим Планше семьсот ливров при отъезде и семьсот ливров по его возвращении, а Базену – триста ливров, когда он будет уезжать, и триста ливров, когда вернется, – предложил Атос. – Это убавит наше богатство до пяти тысяч ливров. Каждый из нас возьмет себе тысячу ливров и употребит ее как ему вздумается, а оставшуюся тысячу мы отложим про запас, на случай непредвиденных расходов или для общих надобностей, поручив хранить ее аббату. Согласны вы на это?
– Любезный Атос, – сказал Арамис, – вы рассуждаете, как Нестор,[85] который был, как всем известно, величайшим греческим мудрецом.
– Итак, решено: поедут Планше и Базен, – заключил Атос. – В сущности говоря, я рад оставить при себе Гримо: он привык к моему обращению, и я дорожу им. Вчерашний день, должно быть, уже изрядно измотал его, а это путешествие его бы доконало.
Друзья позвали Планше и дали ему необходимые указания; он уже был предупрежден д’Артаньяном, который прежде всего возвестил ему славу, затем посулил деньги и уж потом только упомянул об опасности.
– Я повезу письмо за отворотом рукава, – сказал Планше, – и проглочу его, если меня схватят.
– Но тогда ты не сможешь выполнить поручение, – возразил д’Артаньян.
– Дайте мне сегодня вечером копию письма, и завтра я буду знать его наизусть.
Д’Артаньян посмотрел на своих друзей, словно желая сказать: «Ну что? Правду я вам говорил?»
– Знай, – продолжал он, обращаясь к Планше, – тебе дается восемь дней на то, чтобы добраться к лорду Винтеру, и восемь дней на обратный путь, итого шестнадцать дней. Если на шестнадцатый день после твоего отъезда, в восемь часов вечера, ты не приедешь, то не получишь остальных денег, даже если бы ты явился в пять минут девятого.
– В таком случае купите мне, сударь, часы, – попросил Планше.
– Возьми вот эти, – сказал Атос, со свойственной ему беспечной щедростью отдавая Планше свои часы, – и будь молодцом. Помни: если ты разоткровенничаешься, если ты проболтаешься или прошатаешься где-нибудь, ты погубишь своего господина, который так уверен в твоей преданности, что поручился нам за тебя. И помни еще: если по твоей вине случится какое-нибудь несчастье с д’Артаньяном, я всюду найду тебя, чтобы распороть тебе живот!
– Эх, сударь! – произнес Планше, обиженный подозрением и к тому же испуганный невозмутимым видом мушкетера.
– А я, – сказал Портос, свирепо вращая глазами, – сдеру с тебя живого шкуру!
Комментариев нет