– И далеко?
– О нет, за каких-нибудь сорок лье. Мы проводили господина Атоса на воды в Форж, где друзья мои и остались.
– Ну а вы, вы-то, разумеется, вернулись, – продолжал г-н Бонасье, придав своей физиономии самое лукавое выражение. – Таким красавцам, как вы, любовницы не дают длительных отпусков, и вас с нетерпением ждали в Париже, не так ли?
– Право, милейший господин Бонасье, – сказал молодой человек со смехом, – должен признаться вам в этом, тем более что от вас, как видно, ничего не скроешь. Да, меня ждали, и, могу вас уверить, с нетерпением.
Легкая тень омрачила чело Бонасье, настолько легкая, что д’Артаньян ничего не заметил.
– И мы будем вознаграждены за нашу поспешность? – продолжал галантерейщик слегка изменившимся голосом, чего д’Артаньян опять не заметил, как только что не заметил мгновенной тучки, омрачившей лицо достойного человека.
– О, только бы ваше предсказание сбылось! – смеясь, сказал д’Артаньян.
– Я говорю все это, – отвечал галантерейщик, – единственно для того, чтобы узнать, поздно ли вы придете.
– Что означает этот вопрос, милейший хозяин? – спросил д’Артаньян. – Уж не собираетесь ли вы дожидаться меня?
– Нет, но со времени моего ареста и случившейся у меня покражи я пугаюсь всякий раз, как открывается дверь, особенно ночью. Что поделаешь, я ведь не солдат.
– Ну так не пугайтесь, если я вернусь в час, в два или в три часа ночи. Не пугайтесь даже и в том случае, если я не вернусь вовсе.
На этот раз Бонасье побледнел так сильно, что д’Артаньян не мог этого не заметить и спросил, что с ним.
– Ничего, – ответил Бонасье, – ничего. Со времени моих несчастий я подвержен приступам слабости, которые находят на меня как-то внезапно, и вот только что я почувствовал, как по мне пробежал озноб. Не обращайте на меня внимания, у вас ведь есть другое занятие – предаваться своему счастью.
– В таком случае – я очень занят, так как я действительно счастлив.
– Пока еще нет, подождите – вы ведь сказали, что это будет вечером.
– Что ж, благодарение богу, этот вечер придет! И быть может, вы ждете его так же нетерпеливо, как я. Быть может, госпожа Бонасье посетит сегодня вечером супружеский кров.
– Сегодня вечером госпожа Бонасье занята! – с важностью возразил муж. – Ее обязанности задерживают ее в Лувре.
– Тем хуже для вас, любезный хозяин, тем хуже для вас! Когда я счастлив, мне хочется, чтобы были счастливы все кругом, но, по-видимому, это невозможно.
И молодой человек ушел, хохоча во все горло над шуткой, которая, как ему казалось, была понятна ему одному.
– Желаю вам повеселиться! – отвечал Бонасье замогильным голосом.
Но д’Артаньян был уже слишком далеко, чтобы услышать эти слова, да если бы он и услышал, то, верно, не обратил бы на них внимания, находясь в том расположении духа, в каком был.
Он направился к дому г-на де Тревиля; его вчерашний визит был, как мы помним, чрезвычайно коротким, и он ни о чем не успел рассказать толком.
Господина де Тревиля он застал преисполненным радости. Король и королева были с ним на балу необычайно любезны. Зато кардинал был крайне неприветлив.
В час ночи он удалился под предлогом нездоровья. Что же касается их величеств, то они возвратились в Лувр лишь в шесть часов утра.
– А теперь… – сказал г-н де Тревиль, понижая голос и тщательно осматривая все углы комнаты, чтобы убедиться, что они действительно одни, – теперь, мой юный друг, поговорим о вас, ибо совершенно очевидно, что ваше счастливое возвращение имеет какую-то связь с радостью короля, с торжеством королевы и с унижением его высокопреосвященства. Теперь вам надо быть начеку.
– Чего мне опасаться до тех пор, пока я буду иметь счастье пользоваться благосклонностью их величеств? – спросил д’Артаньян.
– Всего, поверьте мне. Кардинал не такой человек, чтобы забыть о злой шутке, не сведя счетов с шутником, а я сильно подозреваю, что шутник этот – некий знакомый мне гасконец.
– Разве вы думаете, что кардинал так же хорошо осведомлен, как вы, и знает, что это именно я ездил в Лондон?
– Черт возьми! Так вы были в Лондоне? Уж не из Лондона ли вы привезли прекрасный алмаз, который сверкает у вас на пальце? Берегитесь, любезный д’Артаньян! Подарок врага – нехорошая вещь. На этот счет есть один латинский стих… Постойте…
– Да-да, конечно, – отвечал д’Артаньян, который никогда не мог вбить себе в голову даже начатков латыни и своим невежеством приводил в отчаяние учителя. – Да, да, конечно, должен быть какой-то стих…
– И разумеется, он существует, – сказал г-н де Тревиль, имевший склонность к литературе. – Недавно господин де Бенсерад[42] читал мне его… Постойте… Ага, вспомнил!
Timeo Danaos et dona ferentes.[43]
Это означает: опасайтесь врага, приносящего вам дары.
– Этот алмаз, сударь, подарен мне не врагом, – отвечал д’Артаньян, – он подарен мне королевой.
– Королевой! Ого! – произнес г-н де Тревиль. – Да, это поистине королевский подарок! Этот перстень стоит не менее тысячи пистолей. Через кого же королева передала вам его?
– Она вручила мне его сама.
– Где это?
– В кабинете, смежном с комнатой, где она переодевалась.
– Каким образом?
– Протянув мне руку для поцелуя.
– Вы целовали руку королевы! – вскричал г-н де Тревиль, изумленно глядя на д’Артаньяна.
– Ее величество удостоила меня этой чести.
– И это было в присутствии свидетелей? О неосторожная, трижды неосторожная!
– Нет, сударь, успокойтесь, этого никто не видел, – ответил д’Артаньян.
И он рассказал г-ну де Тревилю, как все произошло.
– О женщины, женщины! – вскричал старый солдат. – Узнаю их по романтическому воображению. Все, что окрашено тайной, чарует их… Итак, вы видели руку, и это все. Вы встретите королеву – и не узнаете ее; она встретит вас – и не будет знать, кто вы.
– Да, но по этому алмазу… – возразил молодой человек.
– Послушайте, – сказал г-н де Тревиль, – дать вам совет, добрый совет, совет друга?
– Вы окажете мне этим честь, сударь, – ответил д’Артаньян.
– Так вот, ступайте к первому попавшемуся золотых дел мастеру и продайте этот алмаз за любую цену, которую он вам предложит. Каким бы скрягой он ни оказался, вы все-таки получите за него не менее восьмисот пистолей. У пистолей, молодой человек, нет имени, а у этого перстня есть имя, страшное имя, которое может погубить того, кто носит его на пальце.
– Продать этот перстень! Перстень, подаренный мне моей государыней! Никогда! – вскричал д’Артаньян.
– Тогда поверните его камнем внутрь, несчастный безумец, потому что все знают, что бедный гасконский дворянин не находит подобных драгоценностей в шкатулке своей матери!
– Так вы думаете, что меня ждет какая-то опасность? – спросил д’Артаньян.
– Говорю вам, молодой человек, что тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами.
Комментариев нет