Король побоялся вспышки.
– Если бы у его преосвященства, – сказал он, – не было причин личного свойства…
Кардинал понял, к чему клонит король, и предупредил его.
– Прошу прощения, – проговорил он, – но если ваше величество считает меня пристрастным, я отказываюсь от участия в суде.
– Вот что, – сказал король, – поклянитесь именем моего отца, что Атос находился у вас, когда происходили эти события, и не принимал в них участия.
– Клянусь вашим славным отцом и вами, которого я люблю и почитаю превыше всего на свете!
– Подумайте, ваше величество, – произнес кардинал. – Если мы освободим заключенного, то уж никогда не узнаем истины.
– Господин Атос всегда окажется на месте и будет готов дать ответ, как только господа судейские сочтут нужным допросить его, – сказал де Тревиль. – Он никуда не скроется, господин кардинал, будьте покойны. Ответственность за него я принимаю на себя.
– И в самом деле, он не убежит, – согласился король. – Его всегда можно будет найти, как сказал господин де Тревиль. Кроме того, – добавил он, понизив голос и умоляюще взглянув на кардинала, – не будем вызывать у них беспокойства, это лучшая политика.
Эта политика Людовика XIII заставила Ришелье улыбнуться.
– Приказывайте, ваше величество. Вы имеете право помилования.
– Помилование может быть применено только к виновным, – сказал де Тревиль, желавший, чтобы последнее слово осталось за ним. – А мой мушкетер невиновен. Поэтому ваше величество окажете ему не милость, а справедливость.
– Он в Фор-Левеке? – спросил король.
– Да, ваше величество, и в одиночной камере, без права сношения с внешним миром, как последний преступник.
– Черт возьми! – пробормотал король. – Что же нужно сделать?
– Подписать приказ об освобождении, и все будет кончено, – сказал кардинал. – Я такого же мнения, как ваше величество, и считаю поручительство господина де Тревиля более чем достаточным.
Тревиль поклонился, преисполненный радости, к которой примешивалась тревога. Этой неожиданной уступчивости он предпочел бы настойчивое сопротивление со стороны кардинала.
Король подписал приказ об освобождении, и де Тревиль поспешил удалиться, унося его с собой.
В ту минуту, когда он уже выходил, кардинал, приветливо улыбнувшись ему, обратился к королю:
– Какое единодушие между начальником и солдатами царит у ваших мушкетеров, ваше величество! Это весьма полезно для службы и делает честь всей роте.
«Можно не сомневаться, что он в самом ближайшем будущем сыграет со мной какую-нибудь скверную шутку, – подумал де Тревиль. – Никогда не угадаешь, что у него на уме. Но нужно спешить. Король в любую минуту может изменить свое решение, а засадить снова в Бастилию или в Фор-Левек человека, только что оттуда выпущенного, в конце концов, сложнее, чем оставить в заключении узника, уже сидящего там».
Господин де Тревиль с торжеством вступил в Фор-Левек и освободил Атоса, неизменно сохранявшего вид спокойного безразличия.
При первой же встрече с д’Артаньяном де Тревиль сказал ему:
– На этот раз вам повезло. С вами рассчитались за ранение де Жюссака. Неоплаченным остается еще поражение Бернажу. Будьте настороже.
Де Тревиль был прав, не доверяя кардиналу и считая, что не все еще кончено. Не успел капитан мушкетеров закрыть за собой дверь, как его преосвященство повернулся к королю.
– Теперь, когда мы остались наедине, – сказал он, – если угодно вашему величеству, поговорим о важных вещах. Ваше величество! Герцог Бекингэм провел пять дней в Париже и отбыл только сегодня утром.
XVI О том, как канцлер Сегье не мог найти колокол, чтобы ударить в него, по своему обыкновению
Трудно даже представить себе, какое впечатление эти слова произвели на Людовика XIII. Он вспыхнул, но тут же краска сбежала с его лица. И кардинал сразу понял, что одним ударом отвоевал потерянные позиции.
– Герцог Бекингэм в Париже! – воскликнул король. – Зачем же он приезжал сюда?
– Надо полагать, чтобы вступить в заговор с вашими врагами – испанцами и гугенотами.
– Нет! Клянусь, нет! Чтобы в заговоре с госпожой де Шеврез, госпожой де Лонгвиль и всеми Конде посягнуть на мою честь!
– Ваше величество, как можете вы допустить такую мысль! Королева так благоразумна, а главное – так любит ваше величество.
– Женщина слаба, господин кардинал. Что же касается большой любви, то у меня свое мнение на этот счет.
– Тем не менее, – сказал кардинал, – я утверждаю, что герцог приезжал в Париж с целями чисто политическими.
– А я уверен, что с совершенно другими целями. Но если королева виновата, то горе ей!
– В самом деле, – произнес кардинал, – как ни тяжко мне допустить даже мысль о такой возможности… Ваше величество напомнили мне одну вещь: госпожа де Ланнуа, которую я, следуя приказу вашего величества, несколько раз допрашивал, сегодня утром сообщила мне, что в позапрошлую ночь ее величество очень поздно не ложилась, что сегодня утром королева много плакала и что весь день она писала.
– Все понятно! – воскликнул король. – Писала, разумеется, ему! Кардинал, добудьте мне все бумаги королевы.
– Но как же достать их, ваше величество? Мне кажется, что ни я, ни ваше величество не можем взять это на себя.
– А как поступили с женой маршала д’Анкра? – воскликнул король в порыве неудержимого гнева. – Обыскали ее шкафы и в конце концов ее самое.
– Жена маршала д’Анкра – всего лишь жена маршала д’Анкра, какая-то искательница приключений из Флоренции, тогда как августейшая супруга вашего величества – Анна Австрийская, королева Франции, то есть одна из величайших владетельных особ в мире.
– Тем страшнее ее вина, герцог! Чем легче она забыла высоту своего сана, тем глубже она пала. Да кроме того, я давно уже решил положить конец всем этим интригам – политическим и любовным. При ней, если не ошибаюсь, состоит некий Ла Порт?
– Которого я, должен признаться, считаю главной пружиной в этом деле, – вставил кардинал.
– Значит, и вы, так же как я, думаете, что она обманывает меня?
– Я думаю и повторяю, ваше величество, что королева в заговоре против власти короля, но я не сказал – против его чести.
– А я вам говорю – в заговоре против того и другого. Я вам говорю, что королева меня не любит, что она любит другого. Я вам говорю, что она любит этого подлого Бекингэма! Почему вы не арестовали его, когда он был в Париже?
– Арестовать герцога? Арестовать первого министра короля Карла Первого? Да что вы, ваше величество! Какой шум! А если бы – в чем я по-прежнему сомневаюсь, – если бы подозрения вашего величества сколько-нибудь оправдались, какая страшная огласка, какой неслыханный позор!
– Но раз он сам подвергал себя опасности, как какой-нибудь бродяга или вор, нужно было…
Людовик XIII умолк, сам испугавшись того, что готово было сорваться с его уст, и Ришелье, вытянув шею, напрасно ожидал этих слов, застывших на королевских устах.
Комментариев нет