Три мушкетера

– Как ты можешь знать это?

– Вы смертельно обидели ее.

– Я? Чем мог я обидеть ее, когда с той минуты, как мы познакомились, я живу у ее ног, как покорный раб? Скажи же мне, прошу тебя!

– Я открою это лишь человеку… человеку, который заглянет в мою душу.

Д’Артаньян еще раз взглянул на Кэтти. Девушка была так свежа и так хороша собой, что многие герцогини отдали бы за эту красоту и свежесть свою корону.

– Кэтти, – сказал он, – я загляну в твою душу, когда тебе будет угодно, за этим дело не станет, моя дорогая малютка.

И он поцеловал ее, отчего бедняжка покраснела, как вишня.

– Нет! – вскричала Кэтти. – Вы не любите меня! Вы любите мою госпожу, вы только что сами сказали мне об этом.

– И это мешает тебе открыть вторую причину?

– Вторая причина, сударь… – сказала Кэтти, расхрабрившись после поцелуя, а также ободренная выражением глаз молодого человека, – вторая причина та, что в любви каждый старается для себя.

Тут только д’Артаньян припомнил томные взгляды Кэтти, встречи в прихожей, на лестнице, в коридоре, прикосновение ее руки всякий раз, когда он встречался с ней, и ее затаенные вздохи. Поглощенный желанием нравиться знатной даме, он пренебрегал субреткой: тот, кто охотится за орлом, не обращает внимания на воробья.

Однако на этот раз наш гасконец быстро сообразил, какую выгоду он мог извлечь из любви Кэтти, высказанной ею так наивно или же так бесстыдно: перехватывание писем, адресованных графу де Варду, наблюдение за миледи, возможность в любое время входить в комнату Кэтти, сообщающуюся со спальней ее госпожи. Как мы видим, вероломный юноша уже мысленно жертвовал бедной девушкой, чтобы добиться обладания миледи, будь то добровольно или насильно.

– Так, значит, милая Кэтти, – сказал он девушке, – ты сомневаешься в моей любви и хочешь, чтобы я доказал ее?

– О какой любви вы говорите? – спросила Кэтти.

– О той любви, которую я готов почувствовать к тебе.

– Как же вы докажете ее?

– Хочешь, я проведу сегодня с тобой те часы, которые обычно провожу с твоей госпожой?

– О да, очень хочу! – сказала Кэтти, хлопая в ладоши.

– Если так, иди сюда, милая крошка, – сказал д’Артаньян, усаживаясь в кресло, – и я скажу тебе, что ты самая хорошенькая служанка, какую мне когда-либо приходилось видеть.

И он сказал ей об этом так красноречиво, что бедная девочка, которой очень хотелось поверить ему, поверила. Впрочем, к большому удивлению д’Артаньяна, хорошенькая Кэтти проявила некоторую твердость и никак не хотела сдаться.

В нападениях и защите время проходит незаметно.

Пробило полночь, и почти одновременно зазвонил колокольчик в комнате миледи.

– Боже милосердный! – вскричала Кэтти. – Меня зовет госпожа. Уходи! Уходи скорее!

Д’Артаньян встал, взял шляпу, как бы намереваясь повиноваться, но, вместо того чтобы отворить дверь на лестницу, быстро отворил дверцу большого шкафа и спрятался между платьями и пеньюарами миледи.

– Что вы делаете? – вскричала Кэтти.

Д’Артаньян, успевший взять ключ, заперся изнутри и ничего не ответил.

– Ну! – резким голосом крикнула миледи. – Что вы там, заснули? Почему вы не идете, когда я звоню?

Д’Артаньян услышал, как дверь из комнаты миледи распахнулась.

– Иду, миледи, иду! – вскричала Кэтти, бросаясь навстречу госпоже.

Они вместе вошли в спальню, и, так как дверь осталась открытой, д’Артаньян мог слышать, как миледи продолжала бранить свою горничную; наконец она успокоилась, и, пока Кэтти прислуживала ей, разговор зашел о нем, д’Артаньяне.

– Сегодня вечером я что-то не видела нашего гасконца, – сказала миледи.

– Как, сударыня, – удивилась Кэтти, – неужели он не приходил? Может ли быть, чтобы он оказался ветреным, еще не добившись успеха?

– О нет! Очевидно, его задержал господин де Тревиль или господин Дезэссар. Я знаю свои силы, Кэтти: этот не уйдет от меня!

– И что же вы с ним сделаете, сударыня?

– Что я с ним сделаю?.. Будь спокойна, Кэтти, между этим человеком и мной есть нечто такое, чего он не знает и сам. Я чуть было не потеряла из-за него доверие его высокопреосвященства. О, я отомщу ему!

– А я думала, сударыня, что вы его любите.

– Люблю?.. Да я его ненавижу! Болван, который держал жизнь лорда Винтера в своих руках и не убил его, человек, из-за которого я потеряла триста тысяч ливров ренты!

– И правда, – сказала Кэтти, – ведь ваш сын – единственный наследник своего дяди, и до его совершеннолетия вы могли бы располагать его состоянием.

Услышав, как это пленительное создание ставит ему в вину то, что он не убил человека, которого она на его глазах осыпала знаками дружеского расположения, услышав этот резкий голос, обычно с таким искусством смягчаемый в светском разговоре, д’Артаньян весь затрепетал.

– Я давно отомстила бы ему, – продолжала миледи, – если б кардинал не приказал мне щадить его, не знаю сама почему.

– Да! Зато, сударыня, вы не пощадили молоденькую жену галантерейщика, которую он любил.

– А, лавочницу с улицы Могильщиков! Да ведь он давно забыл о ее существовании! Право же, это славная месть!

Лоб д’Артаньяна был покрыт холодным потом: поистине, эта женщина была чудовищем.

Он продолжал прислушиваться, но, к несчастью, туалет был закончен.

– Теперь, – сказала миледи, – ступайте к себе и постарайтесь завтра получить наконец ответ на письмо, которое я вам дала.

– К господину де Варду? – спросила Кэтти.

– Ну разумеется, к господину де Варду.

– Вот, по-моему, человек, который совсем не похож на бедного господина д’Артаньяна, – сказала Кэтти.

– Ступайте, моя милая, – ответила миледи, – я не люблю лишних рассуждений.

Д’Артаньян услышал, как захлопнулась дверь, как щелкнули две задвижки – это заперлась изнутри миледи; Кэтти тоже заперла дверь на ключ, стараясь произвести при этом как можно меньше шума; тогда д’Артаньян открыл дверцу шкафа.

– Боже! – прошептала Кэтти. – Что с вами? Вы так бледны!

– Гнусная тварь! – пробормотал д’Артаньян.

– Тише, тише! Уходите! – сказала Кэтти. – Моя комната отделена от спальни миледи только тонкой перегородкой, и там слышно каждое слово!

– Поэтому-то я и не уйду, – сказал д’Артаньян.

– То есть как это? – спросила Кэтти, краснея.

– Или уйду, но… попозже.

И он привлек Кэтти к себе. Сопротивляться было невозможно – от сопротивления всегда столько шума, – и Кэтти уступила.

То был порыв мести, направленный против миледи. Говорят, что месть сладостна, и д’Артаньян убедился в том, что это правда. Поэтому, будь у него хоть немного истинного чувства, он удовлетворился бы этой новой победой, но им руководили только гордость и честолюбие.

Однако – и это следует сказать к чести д’Артаньяна – свое влияние на Кэтти он прежде всего употребил на то, чтобы выпытать у нее, что сталось с г-жой Бонасье. Бедная девушка поклялась на распятии, что ничего об этом не знает, так как ее госпожа всегда только наполовину посвящала ее в свои тайны; но она высказала твердую уверенность в том, что г-жа Бонасье жива.