Жизнь после смерти

Кроме того, определенный резон в словах отморозка имелся, этого нельзя было не при­знать. Важнее всего в сложившейся ситуации был итог. Каверина нет в живых. Белого, веро­ятно, тоже. Крайним оставался человек Бело­го — Шмидт. С него и следовало спросить, хо­тя бы за убийство Каверина.

Ситуация стала ему, Алмазу, яснее ясного.

— Ну, пора и честь знать. Благодарю чест­ную компанию, — Алмаз поднялся и направил­ся в предбанник — одеваться.

Кабан повеселел. Он понял, что начавшие было сгущаться над его головой тучи и в этот раз рассеялись. И с похотливой улыбкой огля­делся по сторонам.

— А где девки-то? — спохватился он.

И тут же сиганул в бассейн, вздымая тучу брызг. Тариэл дал сигнал. В зал с веселым ще­бетом вбежали наяды и тоже полезли в воду.

 VI

Расслабившись на все сто, Кабан направил­ся на встречу с Зориным, назначенную им в своем любимом японском ресторане закрытого теннисного клуба. Кабана туда пропустили весьма неохотно и только после тщательной проверки.

«Что, рылом не вышел»? — спросил Кабан охранников, демострантивно, с презрением сплюнул на зеркальный пол вестибюля и про­шел в ресторан.

Здесь его сразу проводили к заказанному Зо­риным столу. Кабан уселся на низенькое сиде­нье и недовольно осмотрелся по сторонам. Зал — сплошной выпендреж. Редкие посетители ковы­ряли в тарелках длинными палочками и пили из чашек, похожих на наперстки, какую-то дрянь. Самураи, блин, недоделанные! Ни выпить, ни закусить по-человечески не умеют.

Он хотел было приказать, чтобы принесли нормальной водки и икры, когда из боковой двери ресторана показался Зорин. Он поздоро­вался с криминальным авторитетом так тепло, словно тот был ему дороже отца и матери.

Семенящая узкоглазая официантка — бу­рятка, что ли? — принесла на деревянном лаки­рованном подносе заказ. Зорин все время по­глядывал в угол зала. Кабан поискал глазами и обнаружил, что в углу за служебным столиком, откуда хорошо просматривался весь зал, при­строился зоринский мальчик на побегушках. Кажется, его звали Андреем.

«Да, не доверяет Виктор Петрович авторитет­ным людям, даже здесь боится, на клубную охра­ну не надеется…» — отметил про себя Кабан. Официантка поставила перед каждым высокие, в виде ладей, блюда с суши. Зорин упорно называл их «суси». Он сказал, что именно так это произносят в Японии. Что же, ему виднее, Ка­бану там бывать не приходилось. Он все боль­ше по Европам мотается. Водка была подана в маленьких фарфоровых кувшинчиках. К удив­лению Кабана кувшинчики были горячими.

— Они что, водку с глинтвейном перепута­ли? — удивился бандит.

Виктор Петрович ответил ему широкой оте­ческой улыбкой.

— Это сакэ, рисовая водка. Подается подо­гретой, — пояснил он. — Ну что, выпьем с ус­татку?

Водка была теплой и вонючей. К тому же та капля, которая поместилась в крошечную фар­форовую чашечку-рюмочку, сразу растеклась во рту, вызвав отвращение.

Виктор Петрович выпил с видимым удо­вольствием, подхватил с подноса длинные ла­кированные палочки и принялся ловко метать в рот содержимое своего блюда: рис и кусочки рыбы. Он навалился на еду с аппетитом — вид­но, набегался перед этим за мячиком. Палочка­ми, действительно, он орудовал лихо.

Кабан тоже был бы не против пожрать, хоть и умял перед визитом гору шашлыка. Но жрать-то, собственно, было и нечего. Дурацкий рис с сырой рыбой, креветки… Креветки он с пацанами под пиво убирал, когда сопляком был. Они что, в пивняке? А понты колотят — типа — культурное заведение!

Зорин исподтишка наблюдал за собеседни­ком с плохо скрытой усмешкой. Ему уже случалось иметь дело с Кабаном. Тот проворачи­вал для него кое-какие грязные делишки. И по­ка что оба были довольны друг другом.

Виктор Петрович хорошо изучил тайные приемы искусства управлять людьми. И сейчас ему казалось, что, поставив Кабана в неловкое и непривычное для того положение, он одержал над бандитом психологическую победу. Это прием не раз с успехом применял Наполеон.

Но Зорин ошибался. Кабан не был шахмати­стом. Он был из тех, кто любую игру заканчи­вает китайской ничьей и нокаутирующим уда­ром ногой в солнечное сплетение.

Впрочем, Виктору Петровичу повезло. Еще немного, и Кабан сорвался бы… Виктор Петро­вич шестым чувством угадал, что напряжен­ность за столом становится опасной. И он пе­решел к делу.

— Хочу попросить тебя об одном одолже­нии, — сказал Зорин дипломатично.

Это означало деловое предложение. Кабан сразу забыл о своем настроении и стал прики­дывать, сколько ему слупить с чиновника. Тот продолжал.

— Найди мне Белова. Хоть из-под земли, но найди!

— Белова грохнули, — уверенно заявил Ка­бан, хотя и понимал, что тем самым лишает се­бя приличного гонорара.

Зорин вдруг понизил голос до шепота и ска­зал, слегка наклонившись в сторону собеседника:

— Я не уверен, что он мертв. Никто его мерт­вым не видел. Нет тела — нет дела, есть такая

поговорка. Так что вся моя надежда на тебя. Доставь мне Белова или его тело. Получишь…

Зорин бегло начертил шестизначную цифру на салфетке, показал ее Кабану, потом поло­жил салфетку в пепельницу и поджег.

— А если не тело, а только голову? — сост­рил Кабан.

Но Зорину было не до шуток.

— Можно и голову, — ответил он вполне се­рьезно.

Кабан с удивлением разглядывал Зори­на своими зоркими свинячьими глазками из-под полуприкрытых, опухших от постоянного пьянства век.

Несмотря на природную придурковатость, интуитивно Кабан просекал очень многие вещи, и просекал обычно правильно. Это и обеспечи­ло ему высокое положение в криминальной ие­рархии… Он понял, что Зорин пригласил его на встречу, потому что нуждается в нем, в Кабане.

«А ведь ты боишься, Виктор Петрович. Бе­лого боишься! — подумал Кабан, улыбаясь про себя. — Хорошо бы знать, почему ты его бо­ишься? Но пока и так сойдет. А Белого нужно достать живым, обязательно живым. Тем бо­лее, что убить-то его никогда не поздно».

 VII

Знойное флоридское солнце погрузилось в океан за линией горизонта, и жаркий день сме­нился душной ночью. Госпожа Мария Перейpa, гражданка Коста-Рики, владелица шикар­ного особняка с двумя бассейнами, не спала. Более того, она не находила себе места, словно живая иллюстрация поговорки, согласно кото­рой богатые тоже плачут. Который день подряд у нее все валилось и рук… Судя по всему, она не создана для эмиграции, и эта страна изоби­лия и свободы потребления никогда не станет ее страной. Что с Сашей, с бабушкой? Эти мыс­ли не оставляли ее ни на минуту.

Наконец госпожа Перейра не выдержала и взяла телефонную трубку. Она набрала мос­ковский номер, и только после этого подумала, что в Москве может быть ночь или раннее ут­ро. А в сущности, какая разница?

Однако трубку на другом конце света сняли сразу.