Жизнь после смерти

Белов поднялся, тяжело дыша. Перед ним лежал кусок грязи. Вид этой человеческой раз­валины напомнил ему лягушку, которую он случайно расплющил в детстве камнем. Но тогда ему было стыдно и жалко. Теперь же вид распростертого у его ног подонка вызвал лишь омерзение. Белов наклонился к нему и с рас­становкой сказал:

— Запомни, падаль, чтобы больше я тебя здесь не видел. Увижу — зарою в мусоре. По­нял?

Бакен сел, ощупал нижнюю челюсть, потом ребра, и с трудом заставил себя кивнуть. Всем видом он выражал покорность и страдание. Ви­димо, у него было сломано несколько костей.

— Тогда вали отсюда, — устало сказал Белов, повернулся и пошел в бытовку.

Лена, постояв, последовала за ним. Ей было страшно. Она тщательно закрыла дверь на засов, повернулась к Саше с немым укором в глазах.

Но тот без слов упал на койку и момен­тально заснул. Последний раз так крепко он спал в армии после марш-броска по горам с полной выкладкой.

 XIV

По дороге из аэропорта Ольга настояла на том, чтобы сначала заехать в больницу. Ванька остался спать в машине под присмотром шофе­ра. В отличие от обычных городских больниц для бедных, эта сияла огнями. Они отражались в блестящем холодном мраморе просторного пустого холла.

Ольга в сопровождении Шмидта и двух ох­ранников пересекла вестибюль и направилась прямо к лифтам. Здесь дорогу им заступила строгая женщина-администратор в белом хала­те, выскочившая из-за стойки дежурного.

— Вы к кому? Почему не вовремя? Сейчас не время посещений!

— Мы к Елизавете Андреевне Суриковой, — поспешно проговорила Ольга. — Я только что прилетела… Издалека, чтобы ее увидеть. В ка­кой она палате?

Женщина несколько стушевалась. Олин эс­корт выглядел более чем внушительно. Охран­ники с каменными лицами мрачно смотрели на администратора, и та решила не связываться с опасной компанией.

— Сурикова? Кажется, она в пятьсот четыр­надцатой. Это пятый этаж.

— Найдем! — блондин оттеснил ее плечом и нажал кнопку на стене.

Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей наверх. Дизайн коридо­ра ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже. Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.

Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кро­вать была пуста: простыни нет, в головах по­душка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо одеяло.

— Наверное, это не та палата… — Ольга бес­помощно оглянулась, все еще не желая верить очевидному.

Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в которой лежала Елизавета Андреевна.

Из коридора послышались торопливые ша­ги: между охранниками, перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная мед­сестра, изящная, интеллигентного вида жен­щина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно произнесла:

— Вы к Елизавете Андреевне? Она сконча­лась час назад. Приношу вам свои соболезно­вания. — Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли слезы, но она их не замечала.

Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы Андреевны и ее преклонном возра­сте, о том, что врачи очень старались, но так и не смогли помочь…

Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно — бабушки нет. Нет самого близко­го человека, дорогого ей человека… Оборвалась последняя связь с тем прежним миром, в кото­ром она жила до знакомства с Сашей Беловым.

Она вспоминала ее маленькое, покрытое доб­рыми морщинками лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по до­му… Ольга сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет лю­бить. И еще она понимала, что в смерти Елиза­веты Андреевны виновата она. Нельзя было ос­тавлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!

— Оля, что с тобой? Тебе плохо? — Шмидт осторожно дотронулся до ее плеча и протянул свой носовой платок.

Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он наклонился, аккуратно кос­нулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом вложил его в ее в руку.

— Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.

— Да, конечно. — Она поднялась и, словно на автопилоте, направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней…

Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила свернутое одеяло и взбила подуш­ку, хотя в этом не было никакой надобности…

В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала. Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда лучше молчать, чем говорить. Они дол­го ехали на западную окраину столицы, где на­ходилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться…

Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой стоянке у входа в су­персовременную жилую башню из стекла и бетона, с архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непремен­ным шпилем наверху. Была уже поздняя ночь.

Ванька так и не проснулся, и Шмидту при­шлось нести его на руках. Охранники остались в машине.

Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную высоту. Из окна огромно­го лестничного холла далеко внизу были вид­ны огни московских кварталов и длинные це­почки фонарей городского освещения, похо­жие на застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт от­крыл дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он осто­рожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.

— Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое время. В любом другом мес­те будет небезопасно.

Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.

— Спальные принадлежности здесь, холо­дильник забит под завязку. Если что-то пона­добится, мой номер в памяти телефона стоит первым. Звони. А сейчас не буду вам мешать.

Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от ком­ментариев. Да Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной…

Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз на огни города. Ее собст­венная жизнь показалась ей полностью лишен­ной смысла перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью, если для всех конец один?