Жизнь после смерти

В «Конверт-Банке» Белова встретили не­много настороженно, особенно охранники. Его длинные волосы и дешевый джинсовый кос­тюм с Черкизовского рынка не располагали к доверию. Тем не менее, они сразу вызвали оч­кастого клерка, на которого произнесенный Сашей пароль подействовал, как волшебное слово «сезам» на автоматические двери пеще­ры Алладина. Клерк провел его в хранилище и оставил наедине с его ячейкой. Белов мыслен­но поблагодарил покойного Пчелу за предус­мотрительность.

В ячейке он обнаружил пакет с документами, а под ними несколько толстых пачек долларов.

Белов не стал просматривать бумаги на месте, в банке. Он вызвал клерка и тот — вот что значит капитализм в действии — проводил его к выхо­ду, поблагодарил за то, что он как клиент вы­брал их банк, и вежливо попрощался.

Саша снова сел за руль, отъехал от банка на приличное расстояние. По дороге он неодно­кратно проверялся. Вроде бы все чисто!

Он остановил машину на Хороводном про­езде возле небольшого кафе с символичным названием «Минутка». Типичная стекляшка, пережившая все бури и революции Смутного Ельцинского времени практически без измене­ний в дизайне и, скорее всего, уровне обслужи­вания. На двери даже сохранилась вывеска с указанием часов работы и перерывом на обед.

Посетителей внутри почти не было. Белов вошел, сел за столик у окна так, чтобы просма­тривалась улица, заказал двойной кофе. Не­спешно закурил и раскрыл пакет. Сверху ле­жал сложенный вчетверо лист бумаги. Развер­нув его, он чуть было не расплакался, слезы против воли навернулись на глаза. Во весь лист рукой Вити была нарисована веселая по­лосатая пчела. Последний привет от друга, по­сланный из недавнего и одновременно такого далекого прошлого!

Под листком лежали более серьезные бума­ги. Это были документы на четыре банковских счета. Они были открыты на всех четверых — Белого, Коса, Фила и самого Пчелу. В экстренном случае каждый из друзей мог воспользо­ваться всеми четырьмя счетами. К бумагам прилагались кредитные карточки «Виза».

Белов решил тут же проверить свою плате­жеспособность. Он допил кофе, расплатился и вышел на улицу. Прямо напротив стекляшки находилась небольшая гостиница, перестроен­ная, судя по свежевыкрашенному фасаду и но­венькой вывеске «Англетер», совсем недавно из доходного дома начала прошлого века. Над входом сохранились цифры: 1913. Несчастли­вое число!

Внутри его ждал неприятный сюрприз. Как и следовало ожидать, банкомат в гостинице был. Но, вставив кредитную карточку и набрав код, он обнаружил, что счет заблокирован. То же самое произошло и с тремя другими карточ­ками. Белов разочарованно пожал плечами, по­вернулся и направился к машине.

В этот момент сотрудник банка уже звонил полковнику Введенскому с сообщением о по­пытке снять деньги со всех четырех заблокиро­ванных кредиток.

Полковник немедленно запросил у админи­страции банка разрешение на изъятие видео­пленки из камеры наблюдения, контролирую­щей работу банкомата. Через полчаса майор Коноваленко доставил небольшой сверток в кабинет Введенского.

Тот молча указал ему на кассетоприемник видеомагнитофона, подключенного к «домаш­нему кинотеатру» с огромным экраном, укра­шавшему с недавних пор кабинет полковника.

Вдвоем они уселись в кресла напротив, и Вве­денский с волнением, его самого немного уди­вившим, взял пульт и нажал на кнопку старта.

На экране появилось увеличенное во много раз лицо Александра Белова…

 XLV

Ванька ни секунды не сомневался, что видел папу. И с тех пор все время ждал, что он при­дет, но так и не дождался.

За время долгого отсутствия отец превра­тился в его воображении во всемогущего бога­тыря, героя сказок. Но он был так далеко, и с каждым днем становился все дальше и дальше. Он был главным только в Ванькиных снах и мыслях. А в жизни его постепенно все больше места стал занимать дядя Дима.

Особенно после так страшно закончившейся рыбалки — он стал для мальчика безусловным авторитетом. Отца же он хоть и любил по-прежнему, но стал понемногу забывать. И вдруг увидел его на улице. Это было чудо, но Ванька находился в том возрасте, когда дети еще верят в чудеса и даже считают это чем-то обычным.

Необычным было другое. В последнее время Ваньке становилось все труднее общаться с ма­мой. Нет, он не мог бы сказать, что она его раз­любила. Она по-прежнему заботилась о нем, следила, тепло ли он одет и хорошо ли поел. Но Ванька инстинктивно чувствовал, что у мамы появились другие интересы. И виной этому был не только дядя Дима. Маму словно закол­довали, и она потихоньку превращалась в кого-то чужого. Ванька не мог этого объяснить, но чувствовал и боялся.

Поэтому он старался больше времени про­водить на улице. Гулять с гувернанткой ему было скучно. Он убегал от нее и в одиночку болтался по окрестным улицам. У него появи­лись друзья среди местных малолетних обор­мотов. Лучшими из них были братья Мишка и Гришка Хапиловы. Мишке было семь лет, Гришка был Ванькиным ровесником. Отец и мать братьев были запойными пьяницами и ничем не сковывали свободу наследников. Мишка даже в школу не ходил.

Выпал первый снег. Это был настоящий праздник. На улице Ванька тут же убежал от гувернантки проверенным способом — протис­нулся сквозь щель в заборе. Ей такое было не под силу. Пока она обегала весь двор, чтобы выйти через калитку, он шмыгнул за угол и был таков.

Братья Хапиловы околачивались возле пункта сдачи стеклопосуды. Они крутились здесь в расчете вытянуть из сумки у тех, кто сдает посуду, одну-две бутылки. Ванька подбе­жал к приятелям и хлопнул Гришку по плечу.

—          Здорово, ребята! Ну что, по пломбиру? За брата ответил Мишка.

—          Не, погоди. У нас работа! Надо здесь пус­тые ящики расставить, а полные вон туда отне­сти. Нам хозяйка за это десять тысяч старыми обещала.

Вместо того, чтобы спорить, Ванька помахал в воздухе свеженькой купюрой: сто рублей но­выми!

—          Ух ты, откуда взял? Уклад? — восхищен­но прокартавил Гришка.

Ясное дело, — гордо сказал Иван. — У ма­мы из кошелька вытащил. Там их — видимо-невидимо. Она и не заметит. Ну, пошли?

Они наелись мороженого пополам с густо падающим снегом, который валил с низкого неба прямо в рот — стоило только поднять го­лову вверх.

Снег так и просился в руки. Причем брать его хотелось не рукавицами, а голыми руками, чтобы ощутить, что пришла зима. Первый сне­жок Мишка запустил в брата, второй в афишу с портретом какой-то певицы. Но гораздо инте­реснее было обстреливать снежками проезжав­шие машины.

Ребята выбрали самое подходящее для заса­ды место — недалеко от выезда из туннеля. Во­дителю тут было ни свернуть, ни отклониться. О том, чтобы остановиться или развернуться, вылезти из машины и надрать уши засранцам, и речи быть не могло — мешала высокая длин­ная стена вдоль трассы.