Жизнь после смерти

— Ну что ты, ей-богу, как маленький? Зала­дил одно и то же. Сам должен понимать. Да, месяц назад тебе была одна цена, сейчас — дру­гая. И гораздо ниже. Мы живем в рыночные времена, приспосабливайся. Я тебе совершен­но искренне сочувствую, но заниматься благо­творительностью не могу. Завтра, может, и об меня точно так же ноги вытрут.

Кабан продолжал бубнить свое. Смысл его стенаний сводился к одному — нужны деньги, тогда он поднимется и подомнет всех своих противников. Но он понимал, что его слова до собеседника не доходят. Зачем тому поднимать упавшего Кабана, если проще купить уже гото­вую, сильную криминальную группировку? Чтобы потом, использовав, как презерватив, так же избавиться и от нее.

Кабан разочарованно вздохнул. Он уже со­бирался вылезти из машины, когда Зорин вдруг остановил его.

— Постой, кое-что я попробую для тебя сде­лать… Я помогу тебе, если ты найдешь мне Бело­ва, живого или мертвого. Мертвого даже лучше. Ты ведь обещал мне это сделать. Не забыл? Так что, будет Белов, будут и деньги. Вперед…

«Мерседес» умчался, а Кабан долго смотрел ему вслед, бормоча проклятья.

Наконец он повернулся и зашагал по тро­туару.

— Белый тебе нужен? — сквозь зубы проце­дил он. — Ну, так я тебе найду Белого. Ты ме­ня, козел, надолго запомнишь.

Кабан не надеялся на своих помощников, ребят крепких, но туповатых, поэтому занялся поисками сам. На самом деле кое-какие деньги у него еще оставались, авторитет какой ни есть тоже сохранился. Поэтому уже через три дня ему донесли, что Белова ищет какой-то журна­лист. В том, что тот также работает по заданию Зорина, Кабан почти не сомневался.

Журналист Юра Невзглядов появился в баре гостиницы «Колосок» около пяти часов вечера. Заведение было третьеразрядным, оно ничем не напоминало те гостеприимные вертепчики, в которых он сам привык зависать. Напитки — от паленой водки и поддельного коньяка до теки­лы подмосковной выгонки — внушали ужас да­же искушенному в питии человеку.

Юра подошел к стойке и заказал самое безо­пасное для здоровья — бутылку пива. И как бы невзначай поинтересовался у утомленного жизнью, похожего на пожилого Вертинского бармена:

— Слушай, ты Славку-каскадера не видел? Бармен сделал вид что не слышит. Тогда

Юра положил на стойку небольшую купюру и представился официально по имени и фами­лии как журналист телевизионной службы но­востей. Славика, дескать, ищет для того, чтобы взять интервью.

— Крутился где-то тут, сейчас пропал, — смягчившись, сказал бармен. — Наверно опять с Лилькой в подсобке трахается.

Юра кивком поблагодарил его и с бутылкой в руке направился к служебному проходу, от­куда попал в длинный коридор с высоким по­толком: гостиница строилась еще в сталинские времена. В коридор выходило множество две­рей. Все они были закрыты. Спросить, где тут подсобка, было не у кого.

Но вот мимо него проплыла ярко накрашен­ная куртизанка в легкомысленном наряде. Она появилась неожиданно, будто вышла из стены. Даже дверь не хлопнула. Макияж у нее был слегка размазан. Наверное, это и есть та самая Лилька? Тактико-технические данные видения совпадали с образом, который бывалый журна­лист создал в своем воображении: длинноногая блондинка, слегка потасканная, с большой ма­теринской грудью. И в короткой юбке на кру­тых бедрах. Дама поправив тонкую бретельку на полном плече, проворчала вполголоса:

— Придурок, колготки порвал… — и проде­филировала мимо с независимым видом: мол, не думай, я не такая, я жду трамвая…

Юра, сообразив, что она имеет в виду как раз того, кого он ищет, остановился у ближай­шей двери. Она была приоткрыта. Он вошел, и закрыл ее за собой, собачка замка тихо щелкнула. Сидевший на столе посреди за­хламленной комнатушки парень в расстегну­тых джинсах с небольшим опозданием среаги­ровал на звук, поднял на него мутные пьяные глаза.

— Ч-чего надо? Ща, уже ухожу…

— Здорово, Славик, — с деланной радостью произнес Невзглядов, протягивая ему свою по­чатую бутылку пива. — Сколько зим!

Пьяный отхлебнул из горлышка и посмот­рел на журналиста более благосклонно.

— А мы с тобой разве из одного корыта на брудершафт хлебали? — со всей учтивостью, на какую был способен, спросил он.

Невзглядов не смутился: он был бы плохим журналистом, если бы не умел устанавливать контакт с любым собеседником.

— Надо говорить «пили брудершафт», а не «на брудершафт», — поправил он парня. — А ты разве забыл, как у кутюрье Дудашкина на дне рождения мы с тобой ему парадную лестни­цу заблевали, а он поскользнулся и до самого низа на спине проехал. Такое не забывается!

Пьяный долго смотрел в пространство перед собой, очевидно, что-то припоминая. Прокрут­ка информации в памяти давалась ему с вели­ким трудом. Наконец два контакта в его пропи­танном алкоголем мозге соединились, и его ли­цо озарила светлая улыбка.

— Так это ты тот мудак был? Здорово! Вы­пить хошь? Садись, вмажем. Ща, Лильке сви­стну, она нормальной принесет, не паленой… Только я это, на мели.

Журналист вытащил тощий бумажник и по­махал для убедительности им в воздухе перед носом клиента.

— Не переживай, я при деньгах.

Впрочем, если кто и переживал по этому по­воду, так это он сам. Невзглядов ужасно не лю­бил тратить свои кровно заработанные и пред­почитал халяву. Но раз надо, значит надо.

Он отмусолил каскадеру несколько купюр, и тот исчез за дверью. Не было его довольно долго. Невзглядов уже начал беспокоиться — не свалил ли его новый друг с деньгами, когда тот появился в дверном проеме с торжествую­щим видом. В руках он держал бутылку водки и пакет с орешками.

— Это зажевать. Что мы, не люди, что ли? — пробормотал он, наливая водку в винные фуже­ры, оставшиеся от оргии с проституткой.

Выпили. Водка оказалась жуткого качества. Она встала колом в горле, но Невзглядов могу­чим усилием воли с трудом протолкнул ее в желудок. Там се тоже долго не хотели прини­мать. Еле улеглась.

— А я тут Сашу Киншакова искал, — начал журналист, отдышавшись.

— Кому Саша, а кому Александр Иваныч, — хмуро оборвал его каскадер. — А на фига он тебе?

— Да так, — протянул Невзглядов. — Интер­вью хотел у него взять. А он оказывается, в Штатах. И вся ваша команда с ним. А тебя что, не взяли? — он незаметно включил диктофон в кармане и поправил микрофончик за лацканом пиджака.

Славик в ответ разразился потоком брани. Адресовал он ее, впрочем, не товарищам по ре­меслу, а главным образом, самому себе.

Буквально за неделю до отъезда в Голливуд на съемках фильма погиб один из членов кас-кадерской группы: на него рухнул осветитель­ный прибор. Слава должен был его страховать, был рядом, но отделался легким испугом. А сделать ничего не смог! В смерти товарища сто никто не винил. Вернее, винил только один че­ловек — он сам. Поэтому из группы Слава ушел и теперь потихоньку спивался.