Жизнь после смерти

Кабан оживился. Правда, ненадолго. Поняв, что убивать его никто не собирается, он почув­ствовал необыкновенный прилив наглости.

—          Мало недели! — он, кряхтя, поднялся с по­ла. — У меня же и людей не осталось. Двоих Белый завалил, этого вы…

Работай, там поглядим. За мной не пропа­дет. — В устах Шмидта эта фраза прозвучала настолько двусмысленно, что неудачник вздрогнул. — Проверь, где Бакен мог пересе­каться с Белым… И похорони его по человечес­ки, а то ведь забудешь, я тебя знаю…

Он кивком позвал за собой Коляна и, не прощаясь, вышел из квартиры…

Когда Шмидт вернулся домой, была уже глу­бокая ночь. Но Ольга не спала, ждала его, стоя у окна. Еще недавно Шмидту казалось, что у них с Ольгой может получиться нормальная се­мья. Ванька привык к нему, привязывался все больше, хотя время от времени и спрашивал, где папа. И Ольга становилась все ближе и по­нятнее. Характерами они вполне подходили друг другу. Оба серьезные, без капризов, спо­собные понимать и уважать чужое мнение. В постели у них также наблюдалось полное вза­имопонимание. Их секс сопровождался у Оль­га частыми и глубокими оргазмами.

Но в последнее время Шмидт стал замечать в поведении Ольги почти незаметные, но важ­ные для него изменения. В голосе ее все чаще стали пробиваться властные потки.

Как-то во время легкой ссоры Дмитрий в запальчивости назвал Ольгу «железной леди». Как ни странно, это определение понравилось ей настолько, что ситуация разрядилась сама собой. И теперь она все чаще стала примерять па себя это прозвище. Па его замечание по по­воду се чрезмерной жесткости она ответила.

— Но ты же сам говорил, что в бизнесе по-другому нельзя!

«Но разве наши отношения это только биз­нес?» хотел спросить Дмитрий, но так и не спросил. Такая Ольга нравилась ему гораздо меньше.

Но хуже было то, что и Ванька почувствовал эту перемену в матери. После приключений на рыбалке он еще сильнее сблизился со Шмид­том. Слушался его беспрекословно и ходил за ним, как привязанный. Л вот с матерью вел се­бя странно, часто грубил, капризничал.

Несколько раз на прогулке он убегал от гувер­нантки и болтался по улицам с местной малолет­ней шпаной, пока его не отловили охранники.

Шмидт был в замешательстве. Он чувствовал, что назрела необходимость серьезного разгово­ра. Но сейчас, войдя в квартиру и увидев у окна Ольгу, он не знал с чего начать. Она сама помогла ему в этом: подошла к нему, взяла его ладони в свои и спросила доверительным тоном:

Митя, скажи честно, ты имеешь какое-ни­будь отношение к исчезновению Саши?

—          Нет! Конечно, нет! — сказал с хорошо на­игранным возмущением Шмидт и высвободил руки.  — Как ты могла такое подумать? Ты же меня знаешь!

Ольга не отводила от него испытующего взгляда. Прямо детектор лжи, а не женщина!

—          Думаю, что знаю. Потому и спросила. Шмидту от этих слов сделалось не по себе.

Ему показалось, что Ольга читает его душу, как раскрытую книгу. Ох уж эта проклятая жен­ская интуиция!

Оля,      проникновенно сказал он. Я клянусь тебе всем дорогим, что у меня есть.

К исчезновению Саши я не имею никакого от­ношения. Для меня это такая же загадка, как для тебя.

Тут он не врал. Или почти не врал. Ведь Бе­лов мог тысячу раз объявится сам, поскольку остался жив, но по каким-то соображениям не сделал этого. Так что к покушению на Сашу он имел отношение, а вот к исчезновению — нет!

Возможно, эти искренние обертоны в его го­лосе и сбили Ольгу со следа. К тому же ей са­мой хотелось ему верить. Но если Саша не по­гиб, сразу возникает масса проблем, которые надо будет решить.

А сейчас, — спросила она тихо, — как ты думаешь, он жив?

Скорее всего, — на Дмитрия навалилась страшная усталость, он подошел к дивану и без сил опустился на него. — То есть, еще недавно был жив. Не думаю, что Ванька обознался. Он видел отца, причем именно там, где говорит.

Ты хочешь сказать, что Саша следит за на­ми? Но почему?

Этого я пока не знаю, — сказал устало Шмидт и зевнул весь рот. — И вообще извини, я ужасно вымотался. Мне просто необходимо хоть немного отдохну…

Он недоговорил: заснул, сидя. Ольга подошла к нему, стащила с ног ботинки и помогла улечься. Шмидт даже не проснулся. Подложив ему под голову подушку, Оля направилась в свою спаль­ню. Легла в постель, но уснуть так и не смогла. Ворочаясь с боку на бок, все думала и думала, все вспоминала события последних месяцев.

И чем больше она думала, тем отчетливее понимала, что ступила на зыбкую, опасную, как болотная топь, дорогу. Здесь каждый шаг и в самом деле мог стать роковым. Но и пути на­зад для нее не было. Как канатоходец — вперед или вниз. Точка возврата уже пройдена. Она миновала ее, когда вернулась из Америки.

А может, она просто дура? Ну, чего ей не хватало в благополучной, процветающей Аме­рике? Процветала бы вместе с ней! Жила бы не тужила в особняке с двумя бассейнами, расти­ла бы Ваньку. В конце концов, Саша именно этого от нее и хотел. Так нет же, полезла в муж­ские, серьезные, грязные и кровавые дела.

Но тут снова пришла обида за себя и за людей, которых она любила. Для чего они жили, ради че­го умерли? Нет, она не кукла и не пешка в чьих-то руках. А кто и когда подумал о ней как о человеке, о личности с ее собственными интересами и же­ланиями? Ни Саша, ни Шмидт ее так не воспри­нимали. Даже Ванька, и тот проявляет недоволь­ство. Нет, хватит! Отныне она будет заказывать музыку, а пляшут под нее пусть другие… Придя к окончательному решению, Ольга успокоилась, и ей, наконец, удалось забыться сном.

 XLIV

Кабан готов был застрелиться от безысход­ности, помешала только искренняя любовь к самому себе. Но из того положения, в которое он сам себя загнал, наилучшим выходом было окно на тринадцатом этаже. Ситуация, как в сказке про барона Мюнхгаузена. Сзади лев, спереди крокодил. Не Белов, так Шмидт — кто-нибудь из них уж точно до него доберется.

Будь проклят то день, когда он отправился на поиски этого журналюги. Вот уж отомстил покойничек с того света, ничего не скажешь. Поди, смотрит сейчас с небес на Кабана, поте­шается. Хотя нет, если журналист, то, скорее всего, в аду корчится на сковородке…

Кабан напряг свой небольшой, но очень практично организованный мозг. Кому, ну ко­му из влиятельных людей он еще не успел на­ступить на мозоль? Таких не было. А все жад­ность. Сколько раз, вставляя жертве в задне­проходное отверстие паяльник, Кабан говорил о том, что надо не жадничать, а делиться. Других учил, а сам неучем остался. Таковым и по­мрет. А не хочется. Ой, как не хочется Кабану помирать дураком. Поэтому он собрал жалкие остатки своей гордости в кулак и отправился на поклон к своему глубокоуважаемому врагу — Виктору Петровичу Зорину.