Жизнь после смерти

— Сережа, зайди ко мне.

Игнорируя табель о рангах, Зорин имел соб­ственную службу безопасности. При тех делах, которыми он занимался, она стала ему просто необходима. Через минуту его телохранитель, он же начальник службы безопасности, пере­ступил порог его кабинета.

— Вызывали, Виктор Петрович? — спросил молодой человек с лицом Шерлока Холмса, интеллигентное выражение которого странно контрастировало с телом боксера-тяжеловеса, отпущенным ему природой.

— Да, садись… — сказал Зорин, указывая на стул.

Зорин не спешил отдать приказ, обдумывая, как бы получше его сформулировать.

— Слушай, Сережа, ты помнишь убийство Саши Белова? — спросил он наконец. — Ка­жется, по поводу его смерти был какой-то ре­портаж с документальными кадрами?

Телохранитель кивнул.

— Совершенно верно, Виктор Петрович. Было такое дело. Аварию засняли случайно проезжавшие мимо журналисты.

— Случайно, говоришь? Нет, Сережа. В ми­ре ничего не происходит случайно. Разыщи-ка мне этих журналистов или, по крайней мере, хотя бы одного из них. Но только самого разго­ворчивого. Я бы хотел задать ему несколько во­просов. А сейчас едем обедать.

Обедал Виктор Петрович Зорин в компании очень солидного человека из аппарата Государ­ственной Думы. Его очень сильно интересовала судьба депутатского места Александра Белова.

— Что ж, пока нет подтверждения смерти де­путата Белова, место за ним зарезервировано, — заверил Зорина собеседник. — В случае же подтверждения его смерти или по истечении установленного законом срока будут назначе­ны перевыборы.

Его ответ удовлетворил Зорина. Он твердо решил, что на период смуты, наступления кото­рой он ожидал со дня на день, самым спокойным местом будет кресло депутата Государственной Думы. И кресло это было у него в кармане.

Главное, что требовалось сейчас Зорину, это найти и обнародовать доказательства смерти депутата Белова в тот момент, когда он сам бу­дет максимально готов к участию в выборах. Если же вдруг окажется, что Белов жив, его следовало найти и убить. Но сделать это надо руками какого-нибудь криминального автори­тета. Например, того же Кабана.

Кроме того, у Зорина были все основания бояться Сашу Белова. Когда-то тот собрал на Виктора Петровича серьезную компру, но в де­ло ее не пустил, поскольку партнером Зорина был друг Белова Виктор Пчелкин. Если бы Бе­лов тогда попытался утопить Зорина, его удар пришелся бы и по Пчелкину. Поэтому Белов использовал свой компрометирующий матери­ал не для разоблачения, а в качестве гарантии. Он удерживал Виктора Петровича от искушения нанести своим компаньонам удар в спину.

Но теперь Пчелкин был мертв, и Зорин, как опытный политик, ждал от Белова если не уда­ра, то, по крайней мере, той же политики сдер­живания, которая его так же раздражала. Ко­нечно, при условии, что тот был жив.

Самого Сашу Белова за годы их тесных отно­шений он «кидал» не один раз и не стеснялся этого. Политика вкупе с бизнесом — вещи под­лые, здесь не до сантиментов. Поэтому сейчас Виктор Петрович как само собой разумеюще­еся воспринял бы ответные действия Белова.

В принципе, они его не пугали, он всегда был готов к борьбе. Но необъяснимое исчезно­вение Белова путало все карты. Виктора Пет­ровича оно не то, чтобы пугало, но вызывало подспудную тревогу. А не начало ли это много­ходовой комбинации против него, Зорина?

Зорин не любил без крайней необходимости встречаться с бандитами, особенно с такими не­цивилизованными — он называл их «неумыты­ми», — как Кабан. Но ничего не попишешь. На­до, так надо…

 V

Сауна была закрыта на спецобслуживание. Здесь принимали дорогих в буквальном смыс­ле этого слова и очень уважаемых гостей. За большим столом, накрытым прямо на краю бассейна, в шезлонгах возлежали воры — Тариэл и Алмаз. В бассейне плавали голые наяды. По мере надобности то одна, то другая из русалок выбиралась на сушу и исполняла обязан­ности официантки.

Алмазу все это очень не нравилось и выраже­ние кислого недовольства не сходило с его лица. Он был вором старой формации, «нэпманским», как говорил он сам. Алмаз вел аскетический об­раз жизни. Его не трогала роскошь, не манили прочие земные радости. Из своих шестидесяти лет около сорока он провел за колючей проволо­кой и за тюремной решеткой. На свободу выхо­дил редко и> ненадолго, свято исповедуя прин­цип: «Тюрьма для вора — дом родной».

Жил Алмаз в скромной однокомнатной квартирке где-то на окраине Москвы. Но власть его над криминальным миром была без­гранична. По одному его слову поднимались на бунт или объявляли голодовку не то, что от­дельные зоны, а целые регионы. Он даже имел право в одиночку короновать законных воров. Правда, в настоящее время он отошел от дел, уступив дорогу молодым.

Он сидел в шезлонге, плотно завернувшись в махровую простыню, пытаясь сохранить теп­ло в костях, выстуженных десятилетиями пре­бывания в карцерах и на лесоповалах… И все-таки советское государство с его безграничной мощью так и не смогло заставить его работать! Не уронил Алмаз воровской чести!

Старый вор сжимал ладонями большую ме­таллическую кружку с чифирем — грелся. На запястьях его виднелось множество белесых по­лосок — шрамов. Это были следы его борьбы с администрацией зон и тюрем, поскольку единственное, что он мог противопоставить могучей системе государственного насилия в неравной борьбе за свои права — это вскрыть себе вены…

Голые девки выскочили из бассейна, исчез­ли ненадолго и вскоре появились с шампура­ми, унизанными сочным горячим шашлыком.

— Приятного аппетита, Тариэл Автандилыч… — Обращаться к Алмазу наяды побаива­лись, уж больно он был похож на Кощея Бес­смертного, случайно зарулившего в сауну из страшной сказки.

Тариэл по-хозяйски похлопал одну из них по изящному бедру своей поросшей темным ворсом лапой.

— Э, идите, девочки, покушайте пока, — лас­ково сказал он со своим неизбывным кавказ­ским акцентом, — нам тут поговорить надо, э!

Когда жрицы любви скрылись за дверью, Тариэл налил водки и выпил. Когда жизнь да­вала «добро», он наслаждался ею и не стеснял­ся этого. С одинаковым комфортом он жил и в тюрьме, и на воле. В сауну он приехал прямо из собственного трехэтажного особнячка на Руб­левском шоссе. Он был вором новой форма­ции. Торговал нефтью и паленой водкой, вме­шивался в политику. Имел даже не одну, а три семьи. Одна жила в Москве, другая в Тбилиси, а третья в Париже.

В отличие от многих своих земляков, Тари­эл не был «апельсином», купившим воровской титул за деньги или получившим его незаслуженно. Наоборот, «апельсины» боялись Алма­за, как огня, он развенчивал их пачками, от­правляя кого в «мужики», а кого и прямо в «обиженку».

Тариэл заработал свой высокий титул года­ми пребывания в карцере и штрафном изоля­торе. Во всех конфликтах с лагерной админис­трацией он поддерживал воров и ни разу не вы­шел на волю досрочно. На свободе он так же подолгу не задерживался, вел романтический образ жизни: ел ложками черную икру, зубы не чистил, а полоскал дорогим коньяком, и при­куривал от крупных купюр с американскими президентами. И вскоре возвращался в «дом родной». Садился он исключительно по уважа­емой статье — «карманная тяга».