Низенький Безмо топнул ногой.
– Постойте, – вскричал д’Артаньян, – я вам сейчас докажу: в Бастилии, я полагаю, вы сыты, помещение казенное, вы получаете шесть тысяч ливров жалованья.
– Допустим.
– Да заключенных ежегодно человек пятьдесят, из которых каждый приносит вам по тысяче ливров.
– И с этим я не спорю.
– Вот вам пятьдесят тысяч в год. Вы уже три года в должности, следовательно, у вас теперь полтораста тысяч ливров.
– Вы упускаете из виду одну мелочь, дорогой д’Артаньян.
– Какую же?
– А ту, что вы получили свою должность, так сказать, из собственных рук короля.
– Ну да!
– А я получил свое место коменданта через господ Трамбле и Лувьера.
– Это верно. Трамбле не такой человек, чтобы предоставить вам место даром.
– Да и Лувьер тоже. В результате мне пришлось выдать семьдесят пять тысяч ливров Трамбле да столько же Лувьеру.
– Ах, черт побери, значит, сто пятьдесят тысяч ливров попали в их руки?
– Именно.
– А еще что?
– Пятнадцать тысяч экю, или пятьдесят тысяч пистолей, как вам будет угодно, платеж в три срока, – доходы за три года, как бы в доказательство моей признательности.
– Да это чудовищно!
– Еще не все.
– Что вы?
– Если я не выполню хоть одного из этих условий, эти господа тотчас же снова занимают должность. Сделка подписана королем.
– Невероятно!
– Представьте себе.
– Мне жаль вас, бедняга Безмо. Но в таком случае, друг мой, зачем господин Мазарини оказал вам такую разорительную милость? Было бы проще отказать.
– Да, конечно, но его упросил мой покровитель.
– Ваш покровитель? Кто же это такой?
– Как кто? Ваш приятель, господин д’Эрбле.
– Господин д’Эрбле? Арамис?
– Он самый – Арамис. Он был очень любезен со мной.
– Любезен! Заставив вас принять такие условия?
– Видите ли, я хотел бросить службу у кардинала. Господин д’Эрбле замолвил за меня словечко Лувьеру и Трамбле; они стали упираться, мне же очень улыбалось это место, так как я знаю, что оно может дать. И вот я чистосердечно поведал свое горе господину д’Эрбле; тот предложил поручиться за меня во всех этих платежах.
– Как, Арамис? Вы меня огорошили! Арамис поручился за вас?
– Да, он был чрезвычайно предупредителен. Он добился подписи; Трамбле и Лувьер ушли в отставку – я обязался платить ежегодно по двадцати пяти тысяч ливров в пользу каждого из этих господ, и ежегодно в мае месяце господин д’Эрбле лично являлся в Бастилию и привозил мне по две тысячи пятьсот пистолей для вручения моим крокодилам.
– Следовательно, вы должны Арамису полтораста тысяч ливров?
– В том‑то и горе, что должен только сто тысяч.
– Я что‑то не совсем понимаю вас.
– Ну как же! Он приезжал только два года. Но сегодня у нас тридцать первое мая, а его все нет; между тем завтра в двенадцать часов наступает последний срок платежа. Следовательно, если я завтра не уплачу этим господам, согласно условию, они могут потребовать обратно должность. Я буду разорен, и выйдет, что я проработал три года да еще дал им двести пятьдесят тысяч ливров даром, решительно ни за что, дорогой д’Артаньян.
– Любопытная штука, – пробормотал д’Артаньян.
– Теперь вы понимаете, почему я не весел?
– И очень даже.
– Вот я и явился к вам, господин д’Артаньян, потому что вы один можете вывести меня из затруднительного положения.
– Каким образом?
– Вы знакомы с аббатом д’Эрбле?
– Еще бы!
– И вы можете сообщить мне адрес его прихода, потому что я искал его в Нуази‑ле‑Сек, но его там нет.
– Разумеется! Он сейчас епископ ваннский.
– Ванн – это в Бретани?
– Да.
Коротышка Безмо стал рвать на себе волосы.
– Ну, тогда я погиб. Ванн! Ванн! – кричал Безмо.
– Ваше отчаяние удручает меня! Но послушайте, епископ не живет безвыездно в своей епархии; монсеньор д’Эрбле, может быть, и не так далеко отсюда, как вам кажется.
– Прошу вас, скажите мне его адрес.
– Я не знаю его, друг мой.
– Все кончено, я погиб! Пойду брошусь в ноги королю.
– Однако, Безмо, вы удивляете меня. Бастилия дает пятьдесят тысяч дохода; почему же вы не выжали из нее все, чтобы она давала сто тысяч?
– Я честный человек, дорогой господин д’Артаньян, и содержу своих заключенных, как царей.
– Ей‑богу, мне вас жаль… Послушайте, Безмо, можно положиться на ваше слово?
– Что за вопрос, капитан?
– Так обещайте, что вы никому не заикнетесь о том, что я скажу вам сейчас.
– Никому, ни одной душе!
– Вы хотите во что бы то ни стало найти Арамиса?
– Во что бы то ни стало!
– Ну так ступайте к господину Фуке.
– Да, но при чем здесь господин Фуке?..
– Экий простофиля!.. Где находится Ванн?
– Черт возьми!..
– Ванн находится в бель‑ильской епархии или же Бель‑Иль в ваннской епархии. Бель‑Иль принадлежит господину Фуке; он и устроил господина д’Эрбле в эту епархию.
– Вы открываете мне глаза, возвращаете меня к жизни.
– Тем лучше. Ступайте же прямо к господину Фуке и скажите, что вам нужно поговорить с господином д’Эрбле.
– Какая блестящая идея! – с восхищением воскликнул Безмо.
– Но помните, – сказал д’Артаньян, строго взглянув на него, – помните, что вы дали честное слово!
– Да, священное, – отвечал кругленький человек, собираясь бежать.
– Куда вы?
– К господину Фуке.
– Господин Фуке сейчас у короля. Вам придется отложить свое посещение до завтрашнего утра.
– Пойду; спасибо!
– Желаю вам удачи!
– Спасибо!
– Вот потешная история, – прошептал д’Артаньян, медленно поднимаясь по лестнице. – Какая выгода Арамису делать такие одолжения Безмо? Гм!.. Рано или поздно мы это узнаем.
III. Игра у короля
Д’Артаньян был прав. Фуке играл в карты у короля.
Казалось, что отъезд Бекингэма пролил бальзам на все сердца.
Сияющий принц рассыпался в любезностях перед матерью.
Граф де Гиш ни на минуту не отпускал от себя Бекингэма, расспрашивая его о предстоящем путешествии. Бекингэм был задумчив и приветлив, как человек, сделавший решительный шаг; слушая графа, он время от времени бросал на принцессу грустные и нежные взгляды.
Опьяненная успехом, принцесса делила свое внимание между королем, игравшим с нею, принцем, посмеивавшимся над ее крупными выигрышами, и де Гишем, не скрывавшим ребяческой радости.
Что касается Бекингэма, то он занимал ее очень мало; этот беглец, этот изгнанник уже превращался для нее в бледное воспоминание. Принцессе нравились улыбки, ухаживания, вздохи Бекингэма, пока он был здесь; но ведь он уезжает: с глаз долой – из сердца вон!
Герцог не мог не заметить этой перемены; она очень больно задела его. Человек от природы деликатный, гордый и способный на глубокую привязанность, он проклинал тот день, когда его сердцем овладела эта страсть. Холодное равнодушие принцессы действовало на Бекингэма. Презирать ее он еще не мог, но уже способен был смирить порывы своего сердца.
Комментариев нет