– Хорошо, я вас слушаю; но говорите короче, потому что если вас раздражает ветка, то меня – перекладина лестницы, которая врезалась в мои подошвы. Под мои туфли подведена мина, предупреждаю вас.
– Окажите мне любезность, дайте вашу руку, мадемуазель.
– Зачем?
– Да дайте же!
– Вот вам рука; но что такое вы делаете?
– Тащу вас к себе.
– Зачем? Надеюсь, вы не хотите усадить меня на ветку рядом с собой?
– Нет, но я хочу, чтоб вы сели на ограде; вот так. Место широкое, удобное, и я много бы дал, чтобы вы позволили мне присесть рядом с вами.
– Ничего, ничего, вам хорошо и там; нас увидят.
– Вы думаете? – вкрадчиво спросил Маникан.
– Уверена.
– Будь по‑вашему. Я остаюсь на каштане, хотя мне здесь очень неуютно.
– Господин Маникан, вы отвлеклись от темы.
– Это правда.
– Вы мне писали?
– Писал.
– Зачем же вы писали?
– Представьте себе, что сегодня в два часа де Гиш уехал.
– А дальше?
– Видя, что он уезжает, я, по своему обыкновению, последовал за ним.
– Вижу, потому что вы здесь.
– Погодите‑ка… Вам ведь известно, не правда ли, что бедняга де Гиш был в ужасной немилости?
– Увы, да!
– Следовательно, с его стороны было верхом неблагоразумия ехать в Фонтенбло, к тем, кто изгнал его из Парижа, и особенно к тем, от которых его удалили.
– Вы рассуждаете, как покойный Пифагор, господин Маникан.
– А нужно сказать, что де Гиш упрям, как всякий влюбленный, он не прислушался ни к одному из моих доводов. Я просил его, умолял – он и слушать ничего не хотел… Ах, черт возьми!
– Что с вами?
– Простите, мадемуазель, это все проклятая ветка, о которой я уже имел честь упомянуть вам; она только что разорвала мне панталоны.
– Не беда, сейчас темно, – смеясь, отвечала Монтале, – продолжайте, господин Маникан.
– Итак, де Гиш отправился верхом, крупной рысью, а я последовал за ним пешком. Вы понимаете, что только дурак или сумасшедший спешит, бросаясь в воду за своим другом. И вот я пустил де Гиша скакать вперед, а сам поехал не торопясь, в полной уверенности, что несчастного не примут, а если примут, то так, что при первом же суровом слове ему придется повернуть назад, и, следовательно, я увижу, как он скачет домой где‑нибудь в Ри или в Мелуне; согласитесь, что и это уже много: одиннадцать лье туда и столько же обратно.
Монтале пожала плечами.
– Смейтесь, если вам угодно, сударыня; но если бы вы не сидели с удобством на гладких камнях ограды, а взобрались бы верхом на ветку, то и вы, подобно мне, желали бы сойти вниз как можно скорее.
– Минуточку терпения, дорогой Маникан, одну минуточку. Итак, вы говорите, что вы миновали Ри и Мелун?
– Да, я миновал Ри и Мелун; я продолжал путь, удивляясь, что он не едет назад; наконец, приехав в Фонтенбло, расспрашиваю, осведомляюсь у всех, где де Гиш; никто не видел его, никто не разговаривал с ним в городе; оказывается, он прискакал галопом, въехал в ворота замка и исчез. С восьми часов вечера я ищу его по всему Фонтенбло, спрашиваю о нем всех и каждого: нет де Гиша! Я умираю от беспокойства. Вы понимаете, не мог же я броситься прямо в волчью пасть, не мог сам войти в замок, подобно моему неосторожному другу; я пошел к службам и вызвал вас письмом. Теперь, мадемуазель, ради самого неба, успокойте меня.
– Это совсем не трудно, дорогой Маникан; ваш друг де Гиш был принят как нельзя лучше.
– Да неужели?
– Король обласкал его.
– Как? Король, который сам отправил его в изгнание?
– Принцесса улыбалась ему; принц, кажется, полюбил его больше, чем прежде.
– Вот как, – протянул Маникан. – Теперь понятно, почему он остался. А обо мне он ничего не говорил?
– Ни слова.
– Очень дурно с его стороны. Что он теперь делает?
– По всей вероятности, спит, а если не спит, то мечтает.
– А что у вас делали весь вечер?
– Танцевали.
– Знаменитый балет? А каков был де Гиш?
– Обворожителен.
– Молодчина! Теперь простите, мадемуазель, мне остается перейти прямо к вам.
– Как так?
– Вы понимаете: я не могу рассчитывать, чтобы мне открыли двери замка в такой час; я очень хотел бы лечь спать на этой ветке, но уверяю вас, что это возможно разве только попугаю.
– Не могу же я, однако, господин Маникан, ввести гостя через забор.
– Двоих, мадемуазель, – проговорил еще чей‑то голос, но крайне робко; ясно было, что говоривший чувствует все неприличие подобной просьбы.
– Боже мой, – ужаснулась Монтале, стараясь разглядеть, кто стоял под каштаном, – кто это?
– Я, мадемуазель.
– Кто вы такой?
– Маликорн, ваш покорнейший слуга.
И Маликорн, произнеся эти слова, поднялся с земли на нижние ветви и выше, до уровня ограды.
– Господин Маликорн!.. Господи боже мой, да вы оба с ума сошли!
– Как вы себя чувствуете, мадемуазель? – изысканно вежливо спросил Маликорн.
– Этого только мне не хватало! – воскликнула с отчаянием Монтале.
– Ах, мадемуазель, – прошептал Маликорн, – не будьте такой суровой, умоляю вас!
– Ведь мы ваши друзья, мадемуазель, – сказал Маникан, – а друзьям нельзя желать погибели. Оставить же нас здесь на всю ночь – все равно что приговорить к смерти.
– Ну, – засмеялась Монтале, – господин Маликорн такой здоровяк, что не умрет, проведя ночь под ясными звездами!
– Мадемуазель!
– Это послужит справедливым наказанием за его выходку.
– Идет! Пусть Маликорн устраивается с вами как хочет, а я перебираюсь, – объявил Маникан.
И, согнув пресловутую ветку, на которую он так горько жаловался, Маникан пустил в ход руки и ноги и в заключение уселся рядом с Монтале.
Монтале хотела столкнуть Маникана, Маникан прилагал все усилия, чтобы удержаться. Эта стычка, продолжавшаяся несколько секунд, была не лишена живописности, которая не ускользнула от внимательного глаза г‑на де Сент‑Эньяна. Маникан одержал верх. Завладев лестницей, он спустился по ней на несколько ступенек и галантно предложил руку своей неприятельнице.
А тем временем на каштан забрался Маликорн и уселся на то самое место, где только что сидел Маникан, намереваясь последовать за ним и дальше. Маникан и Монтале спустились на несколько ступенек; Маникан проявлял упорство, Монтале смеялась и отбивалась.
Тут раздался голос Маликорна.
– Мадемуазель, – взывал Маликорн, – не покидайте меня, умоляю вас! Положение мое очень неудобно, и я не в состоянии благополучно перебраться через ограду без посторонней помощи; для Маникана порвать платье пустяки, он раздобудет себе другое из гардероба господина де Гиша; а я не могу рассчитывать даже на костюм Маникана, потому что он изорван.
– По‑моему, – сказал Маникан, не обращая внимания на жалобы Маликорна, – по‑моему, я должен сейчас же направиться на поиски де Гиша. Позже к нему, пожалуй, не попасть.
Комментариев нет