«Его превосходительству барону фон Востпуру».
В нем содержалась одна только фраза:
«Между пятнадцатым и двадцать вторым мая, Фонтенбло, гостиница „Красивый павлин“.
А. М. D. G.
– Хорошо, – кивнул францисканец, – все в порядке, говорите.
– У меня отряд, состоящий из пятидесяти тысяч человек; все офицеры подкуплены. Я стою лагерем на Дунае. В четыре дня я могу свергнуть с престола императора, который, как вы знаете, противится распространению нашего ордена, и заместить его принцем из его рода, которого мне укажет орден.
Францисканец слушал, не подавая признаков жизни.
– Это все? – спросил он.
– В мои планы входит европейская революция, – добавил барон.
– Хорошо, господин Востпур. Вы получите ответ; возвращайтесь к себе и через четверть часа уезжайте из Фонтенбло.
Барон вышел, пятясь назад, с таким подобострастным видом, точно он откланивался самому императору, которого собирался предать.
– Это не тайна, – прошептал францисканец, – это заговор… Впрочем, – прибавил он после минутного размышления, – будущность Европы теперь не зависит от австрийского двора.
И красным карандашом, который был у него в руке, он вычеркнул из списка имя барона фон Востпура.
– Теперь очередь кардинала, – продолжал он, – со стороны Испании мы имеем, конечно, нечто более серьезное.
Подняв глаза, он увидел духовника, который, как школьник, покорно ждал его распоряжений.
– А‑а! – сказал он, заметив эту покорность. – Вы говорили с хозяином?
– Да, монсеньор, и с врачом.
– С Гризаром?
– Да.
– Значит, он вернулся?
– Он ждет с обещанным лекарством.
– Хорошо, если понадобится, я позову его; теперь вы понимаете всю важность моей исповеди, не правда ли?
– Да, монсеньор.
– В таком случае пригласите испанского кардинала Херебиа. И поскорее. Так как вы теперь знаете, в чем дело, то на этот раз останетесь здесь, потому что по временам мне делается дурно.
– Не позвать ли доктора?
– Нет еще, подождите… Только испанского кардинала… Ступайте!
Через пять минут вошел кардинал, бледный и встревоженный.
– Мне сказали, монсеньор… – пролепетал кардинал.
– К делу! – глухим голосом произнес францисканец.
И он показал кардиналу письмо, которое тот написал в Большой Совет.
– Это ваш почерк? – спросил он.
– Да, но…
– А ваше приглашение?
Кардинал колебался с ответом. Его пурпур был возмущен власяницей бедного францисканца.
Умирающий протянул руку и показал кольцо. Кольцо произвело свое действие, которое было тем сильнее, чем выше был ранг того лица, к которому обращался францисканец.
– Тайну, тайну, скорее! – потребовал больной. Говоря это, он опирался на руку своего духовника.
– Coram isti? – с беспокойством спросил кардинал.
– Говорите по‑испански, – приказал францисканец, проявляя самое живое внимание.
– Вам известно, монсеньор, – продолжал по‑кастильски кардинал, – что, согласно условиям брака инфанты с королем французским, упомянутая инфанта, так же как и король Людовик, отказалась от всяких притязаний на владения испанской короны?
Францисканец кивнул утвердительно.
– Отсюда следует, – излагал кардинал, – что мир и союз между двумя королевствами зависит от соблюдения этой статьи договора.
Францисканец снова кивнул.
– Не только Франция и Испания, – сказал кардинал, – но и вся Европа будет потрясена, если одна из сторон нарушит договор.
Снова утвердительный знак со стороны больного.
– Таким образом, – заключил кардинал, – человек, способный предвидеть события и ясно различать то, что лишь как туманное видение мелькает в сознании обычных людей, то есть мысль о грядущих благах или бедствиях, – такой человек предохранит мир от величайшей катастрофы. Можно будет обратить на пользу ордена события, угаданные тем человеком, который их подготовляет.
– Pronto! Pronto! – торопил его францисканец, бледнея все более.
Кардинал наклонился к самому уху умирающего.
– Монсеньор, – сказал он, – мне известно, что французский король решил при первом же предлоге, каковым может послужить, например, смерть испанского короля или же брата инфанты, с оружием в руках потребовать от лица Франции наследства, и в моем распоряжении есть подробно разработанный политический план Людовика Четырнадцатого на этот счет.
– Где этот план? – спросил францисканец.
– Вот он, – ответил кардинал.
– Чьей рукой он написан?
– Моей.
– Это все, что вы хотели сообщить?
– Мне кажется, монсеньор, я сообщил достаточно, – отвечал кардинал.
– Это правда, вы оказали ордену большую услугу. Но каким путем вы раздобыли эти подробности, с помощью которых вы составили этот план?
– Слуги французского короля у меня на жалованье и передают мне обрывки бумаг, уцелевших в камине.
– Вы очень изобретательны, – прошептал францисканец, пробуя улыбнуться. – Господин кардинал, через четверть часа вы покинете эту гостиницу; ответ будет вам послан. Ступайте!
Кардинал удалился.
– Позовите ко мне Гризара и разыщите венецианца Марини, – сказал больной.
Духовник повиновался, а францисканец тем временем вынул свои бумаги и, вместо того чтобы вычеркнуть имя кардинала, как он сделал это по отношению к барону, поставил возле него крестик. Затем, выбившись из сил, упал на кровать и прошептал имя доктора Гризара. Очнувшись, больной выпил половину лекарства, которое ему подал доктор; венецианец и духовник стояли подле двери.
Венецианец выполнил те же формальности, что и два его конкурента; так же, как и они, проявил нерешительность при виде двух посторонних, но, успокоенный приказанием генерала, открыл ему, что папа, встревоженный могуществом ордена, задумал провести полное изгнание иезуитов и старается заручиться для этой цели помощью европейских дворов. Он перечислил союзников папы и рассказал о предполагаемых мерах для выполнения этого плана, он также назвал тот остров Архипелага, куда после ареста предполагалось сослать двух кардиналов, адептов одиннадцатого года, следовательно, высших чинов ордена, вместе с тридцатью двумя наиболее видными римскими иезуитами.
Францисканец поблагодарил синьора Марини. Разоблачение папского плана оказывало немалую услугу ордену. После этого венецианец получил приказание уехать через четверть часа и вышел из комнаты сияющий, как если бы перстень – символ первенства – уже был надет на его палец.
Однако, когда он удалился, францисканец шептал, лежа на кровати:
– Все эти люди – шпионы или же сбиры; ни один из них не годится в генералы; все они пооткрывали заговоры, никто не выведал тайны. Но не с помощью разрушения, войны, насилия следует управлять обществом Иисуса, нет – путем таинственного влияния, которое дает человеку моральное превосходство. Нет, преемник не найден, и в довершение несчастья господь поразил меня, я умираю. О, неужели общество рушится вместе с моей смертью, за неимением поддерживающей колонны? Неужели подстерегающая меня смерть положит конец ордену? Десять лет моей жизни навсегда упрочили бы его существование, потому что с воцарением нового короля перед орденом открываются самые блестящие перспективы.
Францисканец произнес эти слова частью мысленно, частью вслух, и молодой иезуит с ужасом слушал его, как слушают горячечный бред, между тем как более просвещенный Гризар жадно впивал эти речи, точно откровение из неведомого ему мира, куда заглядывал его взор, но не в силах была коснуться его рука.
Комментариев нет