– Вот поэтому я считаю ваше состояние опасным. Но почему вы не остановились по дороге?
– Меня здесь ждали, и я должен был приехать.
– Хотя бы пришлось заплатить жизнью?
– Даже ценой жизни.
– В таком случае, принимая во внимание все эти симптомы, я скажу, что положение почти безнадежно.
Францисканец криво улыбнулся:
– То, что вы сказали, было бы, может быть, вполне достаточно даже для иезуита одиннадцатого года, но для меня этого слишком мало, и я имею право требовать большего. Говорите правду, будьте откровенны, как если бы вы говорили перед лицом самого бога. К тому же я уже послал за духовником.
– О, я все же надеюсь, – пробормотал доктор.
– Отвечайте, – приказал больной, величественным жестом показывая на золотое кольцо, печать которого до тех пор была обращена внутрь, – на ней был выгравирован знак общества Иисуса.
Гризар вскрикнул:
– Генерал!
– Тише, – попросил францисканец, – теперь вы понимаете, что вам нужно сказать все.
– Монсеньор, монсеньор, зовите духовника, – прошептал Гризар, – потому что через два часа, когда повторится приступ лихорадки, у вас начнется бред, и вы скончаетесь во время пароксизма.
– Хорошо, – сказал больной, на мгновение нахмурив брови, – значит, в моем распоряжении еще два часа?
– Да, если вы примете лекарство, которое я вам пришлю.
– И лекарство даст мне два часа.
– Два часа.
– Я приму его, будь оно хоть ядом, потому что эти два часа нужны не только для меня, но и для славы ордена.
– О, какая потеря! – прошептал доктор. – Какая катастрофа для нас!
– Потеря одного человека, не больше, – отвечал францисканец. – И господь позаботится о том, чтобы бедный монах, покидающий вас, нашел достойного преемника. Прощайте, господин Гризар; это уже господня милость, что я встретил вас. Врач, не причастный к нашей святой конгрегации, не сказал бы мне правды о моем состоянии, а рассчитывая еще на несколько дней жизни, я не принял бы необходимых предосторожностей. Вы – ученый, господин Гризар, это делает честь всем нам; мне было бы неприятно видеть, что один из членов нашего ордена в своем деле посредственность. Прощайте, господин Гризар, прощайте, пришлите мне поскорее ваше лекарство.
– Благословите меня по крайней мере, монсеньор!
– Мысленно – да… Ступайте… Мысленно, повторяю вам… Animo, господин Гризар… viribus impossibile.
И он снова повалился в кресло, почти потеряв сознание.
Доктор Гризар колебался, не зная, что предпринять: оказать ли ему немедленную помощь или же бежать и приготовить обещанное лекарство. Он, очевидно, решил приготовить лекарство, так как поспешно вышел из комнаты и скрылся на лестнице.
XXXIV. Государственная тайна
Через несколько минут после ухода доктора Гризара пришел духовник.
Едва он переступил порог, как францисканец вперил в него пристальный взгляд. Потом, покачав головой, прошептал:
– Это нищий духом, и я надеюсь, что господь простит меня, если я умру, не прибегая к помощи этого воплощенного убожества.
Со своей стороны, духовник смотрел на умирающего с изумлением, почти с ужасом. Он никогда не видел, чтобы готовые закрыться глаза пылали таким огнем; никогда не замечал, чтобы готовый угаснуть взгляд был так страшен.
Францисканец сделал быстрое и повелительное движение рукой.
– Садитесь, отец мой, – сказал он, – и выслушайте меня.
Иезуит‑духовник, хороший пастырь, простой и наивный новичок в ордене, которому из всех тайн общества Иисуса была известна только церемония посвящения, подчинился этому странному исповедующемуся.
– В этой гостинице живет несколько человек, – проговорил францисканец.
– Я думал, – удивился иезуит, – что меня позвали сюда для исповеди. Разве это исповедь?
– Зачем этот вопрос?
– Чтобы знать, должен ли я хранить в тайне ваши слова.
– Мои слова – часть исповеди; я доверяю их вам, как духовнику.
– Хорошо, – сказал священник, садясь в то кресло, которое только что с большим трудом покинул францисканец, перешедший на кровать.
Францисканец продолжал:
– Я сказал вам, что в этой гостинице есть несколько человек.
– Я слышал.
– Всех постояльцев должно быть восемь.
Иезуит кивнул в знак того, что он все понял.
– Первый, с кем я хочу поговорить, – распорядился умирающий, – это немец из Вены, по фамилии барон фон Востпур. Сделайте мне одолжение, подойдите к нему и скажите, что тот, кого он ждал, приехал.
Духовник с изумлением посмотрел на кающегося: исповедь казалась ему странной.
– Повинуйтесь! – произнес францисканец суровым тоном, не допускавшим возражения.
Добрый иезуит покорно встал и вышел из комнаты. Как только иезуит ушел, францисканец снова взял бумаги, которые ему пришлось отложить из‑за приступа лихорадки.
– Барон фон Востпур, – заметил он, – честолюбив, глуп, ограничен.
Он сложил бумаги и спрятал их под подушку.
В конце коридора послышались быстрые шаги. Духовник вернулся в сопровождении барона фон Востпура, который так высоко задирал голову, точно хотел пробить потолок пером своей шляпы. При виде францисканца с мрачным взором и простого убранства комнаты немец спросил:
– Кто зовет меня?
– Я! – отвечал францисканец.
Потом, обращаясь, к духовнику, прибавил:
– Добрый отец, оставьте нас одних на несколько минут; когда барон выйдет, вы вернетесь.
Иезуит вышел и, должно быть, воспользовался случаем, чтобы расспросить хозяина насчет этой странной исповеди и этого монаха, обращавшегося с духовником, как с камердинером.
Барон подошел к кровати и хотел заговорить, но францисканец сделал ему знак хранить молчание.
– Каждая минута драгоценна, – быстро начал больной. – Вы сюда приехали, чтобы участвовать в состязании, не правда ли?
– Да, отец мой.
– Вы надеетесь, что вас выберут генералом?
– Надеюсь.
– А вы знаете, какие условия необходимы для достижения этой высшей степени, делающей человека господином королей, равным папе?
– Кто вы такой, – спросил барон, – чтобы подвергать меня этому допросу?
– Я тот, кого вы ждете.
– Главный избиратель?
– Я уже выбран.
– Вы…
Францисканец не дал ему договорить; он протянул свою исхудалую руку: на ней блестел перстень, знак генеральской степени.
Барон попятился от изумления, потом поклонился с глубоким почтением и сказал:
– Как, вы здесь, монсеньор? В этой бедной комнате, на этой убогой постели, и вы избираете будущего генерала, то есть вашего преемника?
– Не беспокойтесь об этом, сударь; исполните поскорее главное условие, то есть сообщите ордену такую важную государственную тайну, благодаря которой один из первых дворов Европы навсегда попал бы при вашем посредстве в феодальную зависимость от ордена. Скажите же, вы добыли эту тайну, как вы утверждали в вашем прошении, поданном в Большой Совет?
– Монсеньор…
– Впрочем, начнем по порядку… Вы действительно барон фон Востпур?
– Да, монсеньор.
– Это ваше письмо?
Генерал иезуитов вынул из связки одну бумагу и подал ее барону.
Барон взглянул на нее и сделал утвердительный знак:
– Да, монсеньор, это мое письмо.
– И вы можете показать мне ответ секретаря Большого Совета?
– Вот он, монсеньор.
Барон протянул францисканцу письмо со следующим простым адресом:
Комментариев нет