– Вернее, мушкетеры кардинала, – возразил коадъютор. – Вернее, мазаринисты. Но они поплатятся за это, будьте покойны. Не правда ли, господин Бланмениль?
Бланмениль хотел ответить, как вдруг отворилась дверь, и лакей в пышной ливрее доложил громким голосом:
– Герцог де Лонгвиль.
– Неужели? – вскричал Брусель. – Герцог здесь? Какая честь для меня!
– Ах, монсеньор! Я пришел, чтобы оплакивать участь нашего доблестного защитника, – сказал герцог. – Вы ранены, милый советник?
– Что с того! Ваше посещение излечит меня, монсеньор.
– Но всё же вы страдаете?
– Очень, – сказал Брусель.
– Я привез своего врача, – сказал герцог, – разрешите ему войти.
– Как! – воскликнул Брусель.
Герцог сделал знак лакею, который ввел человека в черной одежде.
– Мне пришла в голову та же мысль, герцог, – сказал коадъютор.
Врачи уставились друг на друга.
– А, это вы, господин коадъютор? Друзья народа встречаются на своей территории…
– Я был встревожен слухами и поспешил сюда. Но я думаю, врачи немедленно должны осмотреть нашего славного советника.
– При вас, господа? – воскликнул смущенный Брусель.
– Почему же нет, друг мой? Право, мы хотим поскорей узнать, что с вами.
– Ах, боже мой, – сказала г‑жа Брусель, – там снова шумят!
– Похоже на приветствия, – сказал Бланмениль, подбегая к окну.
– Что там еще? – вскричал Брусель, побледнев.
– Ливрея принца де Конти, – воскликнул Бланмениль, – сам принц де Конти!
Коадъютор и герцог де Лонгвиль чуть не расхохотались. Врачи хотели снять одеяло с Бруселя. Брусель остановил их. В эту минуту вошел принц де Конти.
– Ах, господа, – воскликнул он, увидя коадъютора, – вы предупредили меня! Но не сердитесь, дорогой Брусель. Как только я услышал о вашем несчастье, я подумал, что, быть может, у вас нет врача, и привез вам своего. Но как вы себя чувствуете? Почему говорили об убийстве?
Брусель хотел ответить, но не нашел слов: он был подавлен оказанной ему честью.
– Ну‑с, господин доктор, приступайте, – обратился принц де Конти к сопровождавшему его человеку в черном.
– Да у нас настоящий консилиум, господа, – сказал один из врачей.
– Называйте это как хотите, – сказал принц, – но поскорей скажите нам, в каком состоянии наш дорогой советник.
Три врача подошли к кровати. Брусель натягивал одеяло изо всех сил, но, несмотря на сопротивление, его раздели и осмотрели.
У него было только два ушиба: на руке и на ляжке.
Врачи переглянулись, не понимая, зачем понадобилось созвать самых сведущих в Париже людей ради такого пустяка.
– Ну как? – спросил коадъютор.
– Ну как? – спросил принц.
– Мы надеемся, что серьезных последствий не будет, – сказал один из врачей. – Сейчас мы удалимся в соседнюю комнату и установим лечение.
– Брусель! Сообщите о Бруселе! – кричала толпа. – Как здоровье Бруселя?
Коадъютор подошел к окну. При виде его толпа умолкла.
– Друзья мои, успокойтесь! – крикнул он. – Господин Брусель вне опасности. Но он серьезно ранен и нуждается в покое.
Тотчас же на улице раздался крик: «Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор!»
Господин де Лонгвиль почувствовал ревность и тоже подошел к окну.
– Да здравствует Лонгвиль! – закричали в толпе.
– Друзья мои, – сказал герцог, делая приветственный знак рукой, – разойдитесь с миром. Не нужно таким беспорядком радовать наших врагов.
– Хорошо сказано, господин герцог, – сказал Брусель, – вот настоящая французская речь.
– Да, господа парижане, – произнес принц де Конти, тоже подходя к окну за своей долей приветствий. – Господин Брусель просит вас разойтись. К тому же ему необходим покой, и шум может повредить ему.
– Да здравствует принц де Конти! – кричала толпа.
Принц поклонился.
Все три посетителя простились с советником, и толпа, которую они распустили именем Бруселя, отправилась их провожать. Они достигли уже набережной, а Брусель с постели все еще кланялся им вслед.
Старая служанка была поражена всем происшедшим и смотрела на хозяина с обожанием. Советник вырос в ее глазах на целый фут.
– Вот что значит служить своей стране по совести, – удовлетворенно заметил Брусель.
Врачи после часового совещания предписали класть на ушибленные места примочки из соленой воды.
Весь день к дому подъезжала карета за каретой. Это была настоящая процессия. Вся Фронда расписалась у Бруселя.
– Какой триумф, отец мой! – восклицал юный сын советника. Он не понимал истинных причин, толкавших этих людей к его отцу, и принимал всерьез всю эту демонстрацию.
– Увы, мой милый Жак, – сказал Брусель, – боюсь, как бы не пришлось слишком дорого заплатить за этот триумф. Наверняка господин Мазарини составляет сейчас список огорчений, доставленных ему по моей милости, и предъявит мне счет.
Фрике вернулся за полночь: он никак не мог разыскать врача.
Глава XXX
Четверо друзей готовятся к встрече
– Ну что? – спросил Портос, сидевший во дворе гостиницы «Козочка», у д’Артаньяна, который возвратился из Пале‑Рояля с вытянутой и угрюмой физиономией. – Он дурно вас принял, дорогой д’Артаньян?
– Конечно, дурно. Положительно, это просто скотина! Что вы там едите, Портос?
– Как видите, макаю печенье в испанское вино. Советую и вам делать то же.
– Вы правы. Жемблу, стакан!
Слуга, названный этим звучным именем, подал стакан, и д’Артаньян уселся возле своего друга.
– Как же это было?
– Черт! Вы понимаете, что выбирать выражения не приходилось. Я вошел, он косо на меня посмотрел, я пожал плечами и сказал ему: «Ну, монсеньор, мы оказались слабее». – «Да, я это знаю, расскажите подробности». Вы понимаете, Портос, я не мог рассказать детали, не называя наших друзей; а назвать их – значило их погубить.
«Еще бы! Монсеньор, – сказал я, – их было пятьдесят, а нас только двое». – «Да, – ответил он, – но это не помешало вам обменяться выстрелами, как я слышал». – «Как с той, так и с другой стороны потратили немного пороху, вот и все». – «А шпаги тоже увидели дневной свет?» – «Вы хотите сказать, монсеньор, ночную тьму?» – ответил я. «Так, – продолжал кардинал, – я считал вас гасконцем, дорогой мой». – «Я гасконец, только когда мне везет, монсеньор». Этот ответ, как видно, ему понравился: он рассмеялся. «Впредь мне наука, – сказал он, – давать своим гвардейцам лошадей получше. Если бы они поспели за вами и каждый из них сделал бы столько, сколько вы и ваш друг, – вы сдержали бы слово и доставили бы мне его живым или мертвым».
– Ну что ж, мне кажется, это неплохо, – заметил Портос.
– Ах, боже мой, конечно, нет, дорогой мой. Но как это было сказано! Просто невероятно, – перебил он свой рассказ, – сколько это печенье поглощает вина. Настоящая губка! Жемблу, еще бутылку!
Поспешность, с которой была принесена бутылка, свидетельствовала об уважении, которым пользовался д’Артаньян в заведении.
Он продолжал:
– Я уже уходил, как он опять подозвал меня и спросил: «У вас три лошади были убиты и загнаны?» – «Да, монсеньор». – «Сколько они стоят?»
– Что же, это, по‑моему, похвальное намерение, – заметил Портос.
Комментариев нет