Двадцать лет спустя



– Проклятая качка! – проговорил Блезуа. – Я чувствую, что буду все время лежать пластом.

– И что всего хуже, для борьбы с морской болезнью у нас есть только ячменный хлеб и это варево из хмеля. Скверно! – заметил Мушкетон.

– А где же ваша фляжка, Мушкетон? – спросил Блезуа, кончив приготовления для ночлега и подходя нетвердыми шагами к столу, у которого уже сидел Мушкетон. – Где ваша фляжка? Уж не потеряли ли вы ее?

– Нет, я не потерял ее, она осталась у Парри, эти черти шотландцы всегда хотят пить. А ты, Гримо, – обратился Мушкетон к своему товарищу, когда тот вернулся после обхода судна с д’Артаньяном, – тебе тоже хочется пить?

– Как шотландцу, – лаконически отвечал Гримо.

Он сел рядом с Блезуа и Мушкетоном, вынул записную книжку и стал подсчитывать общие расходы, так как он нес, между прочим, обязанности казначея.

– О! – застонал Блезуа. – Меня уже мутит.

– Если тебя мутит, – наставительно заметил Мушкетон, – съешь что‑нибудь.

– По‑вашему, это еда? – сказал Блезуа, презрительно указывая на ячменный хлеб и пиво.

– Блезуа, – объявил Мушкетон, – помни, что хлеб – пища каждого истинного француза. Да и всегда ли есть он у француза? Спроси‑ка Гримо.

– Ну, пусть хлеб. Но пиво? – продолжал Блезуа с живостью, свидетельствовавшей о блестящей способности находить нужные возражения. – И пиво, по‑вашему, настоящий напиток?

– Ну, – проговорил Мушкетон, поставленный в тупик, – тут, я должен признаться, это не так: пиво французу противно, как вино англичанину.

Блезуа всегда испытывал безграничное удивление перед жизненным опытом и глубокими познаниями Мушкетона; однако его вдруг обуял дух сомнения и недоверия.

– Как же это так, Мустон? Неужели англичане не любят вина?

– Они ненавидят его.

– Однако я сам видел, что они пьют его.

– Это в виде наказания. Вот тебе доказательство, – продолжал, надуваясь от важности, Мушкетон. – Один английский принц умер от того, что его посадили в бочку с мальвазией; я сам слышал, как об этом рассказывал аббат д’Эрбле.

– Вот дурень! Хотел бы я очутиться на его месте.

– Ты можешь, – заметил Гримо, продолжая свои подсчеты.

– Как так? – удивился Блезуа.

– Можешь, – повторил Гримо, считая в уме и перенося цифру четыре в следующий столбец.

– Могу? Но как же? Объясните, Гримо.

Мушкетон хранил полное молчание и даже, казалось, не обращал никакого внимания на вопросы Блезуа. Тем не менее и он насторожил уши.

Гримо продолжал считать и наконец подвел итог.

– Портвейн, – проговорил он только одно слово, указывая на среднее отделение нижней палубы, которое он и д’Артаньян осматривали в сопровождении капитана.

– Что такое? Эти бочки, что видны в щель двери?

– Портвейн, – повторил Гримо и вновь погрузился в арифметические вычисления.

– А я слышал, что портвейн – превкусное испанское вино, – снова обратился Блезуа к Мушкетону.

– Отличное, – сказал Мушкетон, облизываясь, – превосходное. Оно имеется и в погребе господина барона де Брасье.

– А что, если мы попросим этих англичан продать нам бутылку портвейна? – предложил Блезуа.

– Продать? – изумился Мушкетон, в котором пробудились его старые мародерские инстинкты. – Видно сейчас, что ты еще мальчишка и не знаешь как следует жизни. Зачем покупать, когда можно взять и так?

– Взять так, – отвечал Блезуа, – то есть присвоить себе добро ближнего своего? Ведь это запрещено, кажется.

– Где это запрещено?

– В заповедях божиих или церковных, уж не знаю наверное, а только помню, что сказано: «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего».

– Ты совсем еще ребенок, Блезуа, – покровительственным тоном заметил Мушкетон. – Совсем ребенок, повторяю еще раз. Скажи‑ка, где в Писании сказано, что англичанин твой ближний?

– Этого действительно не сказано; по крайней мере я что‑то не помню, – отвечал Блезуа.

– Если бы ты, вроде меня или Гримо, десяток лет провел на войне, мой дорогой Блезуа, ты научился бы делать различие между домом ближнего и домом врага. Я полагаю, что англичанин есть враг, а портвейн принадлежит англичанину, и, следовательно, он принадлежит нам, так как мы французы. Разве ты не знаешь правила: все, что ты взял у неприятеля, – твое?

Речь эта, произнесенная со всей той авторитетностью, на которую Мушкетон, как ему казалось, приобрел право в силу своего долгого опыта, поразила Блезуа; он опустил голову, словно размышляя, но внезапно поднялся с видом человека, неожиданно напавшего на новый аргумент, который припрет противника к стене.

– Ну а наши господа, они тоже так думают?

Мушкетон пренебрежительно усмехнулся.

– Недоставало только, чтобы я нарушил сон наших храбрых и добрых господ, чтобы доложить им: «Ваш слуга Мушкетон хочет пить. Пожалуйста, дайте ему ваше разрешение». Ну, спрошу я тебя, на что господину де Брасье знать, хочу я пить или нет?

– Да ведь это дорогое вино, – проговорил, качая головой, Блезуа.

– Да хоть бы оно было жидкое золото! Наши господа все равно не стали бы стесняться. Знай, что один барон де Брасье настолько богат, что мог бы выпить целую бочку портвейна, даже если бы ему пришлось платить по пистолю за каплю. И я, право, не вижу, – продолжал Мушкетон, все более и более надуваясь от чванства, – почему бы слугам отказывать себе в том, в чем не стали бы себе отказывать господа?

Встав с места, он взял кувшин с пивом, вылил его через иллюминатор в море и величественно двинулся к двери соседнего отделения на палубу.

– Ага, дверь заперта! Эти черти англичане страшно подозрительны.

– Заперта! – воскликнул Блезуа не менее жалобно. – Ах проклятие! Вот горе‑то! А у меня прямо кишки переворачиваются.

Мушкетон обернулся к Блезуа с обескураженным выражением на лице, которое ясно показывало, что он в полной мере разделяет отчаяние славного парня.

– Заперта! – повторил он.

– Но, – робко заметил Блезуа, – я слышал, господин Мустон, как вы рассказывали, что однажды в молодости, кажется в Шантильи, вы прокормили себя и своего господина, ловя куропаток в силки, карпов на удочку и бутылки на шнурок.

– Это правда, – заявил Мушкетон, – это правда, сущая правда: вот и Гримо может подтвердить. Но в погребе была лазейка, и вино было разлито в бутылки; а здесь не могу же я просунуть шнурок сквозь эту дверь и протащить посудину весом пудов в тридцать.

– Этого нельзя, но можно вынуть из перегородки две‑три доски, а в бочке просверлить буравом дырку, – заметил Блезуа.

Мушкетон вытаращил свои круглые глаза и посмотрел на Блезуа, как человек, встретивший в другом качества, о которых он и не подозревал.

– Правда, это можно! Но где достать клещи, чтобы отодрать доски, и бурав, чтобы просверлить бочку?

– Футляр, – вдруг вмешался Гримо, закончивший в это время свои счеты.

– Ах да, футляр, – проговорил Мушкетон, – я было и забыл.

Гримо заведовал не только казной, но и оружием, кроме счетов, у него был еще футляр с инструментами. Гримо был человек величайшей предусмотрительности, и в этом футляре, тщательно уложенном в дорожный мешок, находилось все необходимое. Между прочим, имелся там и бурав почтенных размеров; им‑то и вооружился Мушкетон.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *