– Помогите! – кричала старая служанка.
– Убивают! – вторил ей Фрике, продолжая осыпать гвардейцев всем, что ему попадало под руку.
– Именем короля! – кричал Коменж.
– Первый, кто подойдет, ляжет на месте! – крикнул Рауль и, видя, что его начинают теснить, кольнул острием своей шпаги какого‑то верзилу, чуть было его не задавившего. Почувствовав боль, верзила с воплем отступил.
Это действительно был Рауль. Возвращаясь из Блуа, где – как он и обещал графу де Ла Фер – провел только пять дней, он решил взглянуть на торжественную церемонию и направился кратчайшим путем к собору. Но на углу улицы Кокатри толпа увлекла его за собой. Услышав крик: «Именем короля!» – и вспомнив завет Атоса, он бросился сражаться за короля, помогать его гвардейцам, которых теснила толпа.
Коменж почти втолкнул в карету Бруселя и сам вскочил вслед за ним. В то же мгновение сверху раздался выстрел из аркебузы. Пуля прострелила шляпу Коменжа и раздробила руку одному из гвардейцев. Коменж поднял голову и сквозь дым увидел в окне второго этажа угрожающее лицо Лувьера.
– Отлично, сударь, – крикнул Коменж, – я еще поговорю с вами!
– И я также, сударь, – отвечал Лувьер, – еще посмотрим, кто из нас поговорит громче.
Фрике и Наннета продолжали вопить; крики, звук выстрела, опьяняющий запах пороха произвели на толпу свое действие.
– Смерть офицеру! Смерть! – загудела она.
Толпа бросилась к карете.
– Еще один шаг, – крикнул тогда Коменж, подняв шторки, чтобы все могли видеть внутренность кареты, и приставив к груди Бруселя шпагу, – еще один шаг, и я заколю арестованного. Мне приказано доставить его живым или мертвым, я привезу его мертвым, вот и все.
Раздался ужасный крик. Жена и дочери Бруселя с мольбой протягивали к народу руки.
Народ понял, что этот бледный, но очень решительный на вид офицер поступит, как сказал. Угрозы продолжались, но толпа отступила.
Коменж велел раненому гвардейцу сесть в карету и приказал другим закрыть дверцы.
– Гони во дворец! – крикнул он кучеру, еле живому от страха.
Кучер стегнул лошадей, те рванулись вперед, и толпа расступилась. Но на набережной пришлось остановиться. Карету опрокинули, толпа сбила с ног лошадей, смяла, давила их.
Рауль, пеший, – он не успел вскочить на лошадь, – устал, так же как и гвардейцы, наносить удары плашмя и начал действовать острием своей шпаги, как они острием своих пик. Но это страшное, последнее средство только разжигало бешенство толпы. Там и сям начали мелькать дула мушкетов и клинки рапир; раздалось несколько выстрелов, сделанных, без сомнения, в воздух, но эхо которых все же заставляло все сердца биться сильнее; из окон в солдат бросали чем попало. Раздавались голоса, которые слышишь лишь в дни восстаний, показались лица, которые видишь только в кровавые дни. Среди ужасного шума все чаще слышались крики: «Смерть гвардейцам!», «В Сену офицера!» Шляпа Рауля была измята, лицо окровавлено; он чувствовал, что не только силы, но и сознание начинает оставлять его; перед его глазами носился какой‑то красный туман, и сквозь этот туман он видел сотни рук, с угрозой протянутых к нему и готовых схватить его, упади он только. Коменж в опрокинутой карете рвал на себе волосы от ярости. Гвардейцы не могли подать никакой помощи, им приходилось защищаться самим. Казалось, все погибло и толпа вот‑вот разнесет в клочья лошадей, карету, гвардейцев, приспешников королевы, а может быть, и самого пленника, как вдруг раздался хорошо знакомый Раулю голос, и широкая шпага сверкнула в воздухе. В ту же минуту толпа заколыхалась, расступилась, и какой‑то офицер в форме мушкетера, все сбивая с ног, опрокидывая, нанося удары направо и налево, подскакал к Раулю и подхватил его как раз в тот момент, когда юноша готов был упасть.
– Черт возьми! – вскричал офицер. – Неужели они убили его? В таком случае горе им!
И он обернулся к толпе с таким грозным и свирепым видом, что самые ярые бунтовщики попятились, давя друг друга, а многие покатились в Сену.
– Господин д’Артаньян, – прошептал Рауль.
– Да, черт побери! Собственной персоной и, кажется, к счастью для вас, мой юный друг! Эй, вы, сюда! – крикнул он, поднявшись на стременах и подняв шпагу, голосом и рукой подзывая поневоле отставших от него мушкетеров. – Разогнать всех! Бери мушкеты, заряжай, целься!
Услышав это приказание, толпа стала таять так быстро, что сам д’Артаньян не мог удержаться от гомерического смеха.
– Благодарю вас, д’Артаньян, – сказал Коменж, высовываясь до половины из опрокинутой кареты. – Благодарю также вас, молодой человек. Ваше имя? Мне надо назвать его королеве.
Рауль уже собирался ответить, но д’Артаньян поспешно шепнул ему на ухо:
– Молчите, я отвечу за вас.
Затем, обернувшись к Коменжу, сказал:
– Не теряйте времени, Коменж, вылезайте из кареты, если можете, и велите подать вам другую.
– Но откуда же?
– Черт подери, да возьмите первую, которую встретите на Новом мосту; сидящие в ней будут чрезвычайно счастливы, я полагаю, одолжить свою карету для королевской службы.
– Но, – возразил Коменж, – я не знаю…
– Идите скорее, иначе через пять минут все это мужичье вернется со шпагами и мушкетами. Вас убьют, а вашего пленника освободят. Идите. Да вот как раз едет карета.
Затем, снова наклонившись к Раулю, он шепнул:
– Главное, не говорите вашего имени.
Молодой человек посмотрел на него с удивлением.
– Хорошо, я бегу за ней, – крикнул Коменж, – а если они вернутся, стреляйте.
– Нет, ни в коем случае, – возразил д’Артаньян. – Наоборот, пусть никто и пальцем не шевельнет. Если сейчас сделать хоть один выстрел, за него придется слишком дорого расплачиваться завтра.
Коменж, взяв четырех гвардейцев и столько же мушкетеров, побежал за каретой. Он высадил седоков и привел экипаж.
Но когда пришлось переводить Бруселя из разбитой кареты в другую, народ, увидев того, кого он называл своим благодетелем, поднял неистовый шум и снова надвинулся.
– Проезжайте! – крикнул д’Артаньян. – Вот десять мушкетеров, чтобы сопровождать вас, а я оставлю себе двадцать, чтобы сдерживать толпу. Поезжайте, не теряя ни одной минуты. Десять человек к Коменжу!
Десять человек отделились от отряда, окружили новую карету и помчались галопом.
Когда карета скрылась, крики усилились. Более десяти тысяч человек столпились на набережной, на Новом мосту и в ближайших улицах.
Раздалось несколько выстрелов. Один мушкетер был ранен.
– Вперед! – скомандовал д’Артаньян, кусая усы.
И с двадцатью мушкетерами он ринулся на всю эту массу народа, которая отступила в полном беспорядке. Один только человек остался на месте с аркебузой в руке.
– А, – сказал этот человек, – это ты! Ты хотел убить его?! Погоди же!
Он прицелился в д’Артаньяна, карьером несшегося на него.
Д’Артаньян пригнулся к шее лошади. Молодой человек выстрелил, и пуля сбила перо на шляпе д’Артаньяна. Лошадь, мчавшаяся во весь опор, налетела на безумца, пытавшегося остановить бурю, и отбросила его к стене. Д’Артаньян круто осадил свою лошадь, и в то время как мушкетеры продолжали атаку, он с поднятой шпагой повернулся к человеку, сбитому им с ног.
Комментариев нет