– Вы лекарь? – спросил де Гиш.
– Нет, – сказал умирающий, – но я немного понимаю в ранениях и знаю, что моя рана смертельна. Постарайтесь же перенести меня куда‑нибудь, где бы я мог найти священника, или возьмите на себя труд привести его сюда, и бог вознаградит вас. Нужно спасти мою душу, – тело уже погибло.
– Умереть за исполнением доброго дела! Это невозможно, бог вам поможет.
– Господа, – сказал раненый, собирая все свои силы и стараясь встать, – ради бога, не будем терять время в пустых разговорах. Помогите мне добраться до ближайшей деревни или поклянитесь вашим вечным спасением, что вы пришлете сюда первого монаха, первого священника, которого вы встретите. Но, – прибавил он с отчаянием, – едва ли кто отважится прийти: ведь все знают, что испанцы бродят в окрестностях, и я умру без покаяния. О господи, господи! – воскликнул раненый с таким ужасом в голосе, что молодые люди вздрогнули. – Ты не допустишь этого! Это было бы слишком ужасно.
– Успокойтесь, – сказал Гиш, – клянусь вам, вы получите утешение, которого просите. Скажите нам только, есть ли здесь поблизости какое‑нибудь жилье, где мы могли бы попросить помощи, или деревня, куда можно послать за священником?
– Благодарю вас, да вознаградит вас господь. В полумиле отсюда, по этой же дороге, есть трактир, а через милю примерно дальше – деревня Грене. Поезжайте к тамошнему священнику. Если не застанете его дома, обратитесь в августинский монастырь, последний дом селения направо, и приведите мне монаха. Монаха или священника, все равно, лишь бы он имел от святой церкви право отпускать грехи in articulo mortis.
– Господин д’Арменж, – сказал де Гиш, – останьтесь при раненом и наблюдайте, чтобы его перенесли как можно осторожнее. Прикажите сделать носилки из веток и положите на них все наши плащи. Двое слуг понесут его, а третий для смены пусть идет рядом. Мы поедем, виконт и я, за священником.
– Поезжайте, граф, – ответил воспитатель. – Но, ради всего святого, не подвергайте себя опасности.
– Не беспокойтесь. К тому же на сегодня мы уже спасены. Вы знаете правило: non bis in idem.
– Мужайтесь, – сказал Рауль раненому, – мы исполним вашу просьбу.
– Да благословит вас бог, – ответил умирающий с выражением величайшей благодарности.
Молодые люди помчались в указанном направлении, а воспитатель графа де Гиша занялся устройством носилок.
Минут через десять граф и Рауль завидели гостиницу. Не сходя с лошади, Рауль вызвал хозяина, предупредил его, что к нему сейчас принесут раненого, и велел ему приготовить все нужное для перевязки: кровать, бинты, корпию. Кроме того, Рауль попросил хозяина, если тот знает поблизости лекаря или хирурга, послать за ним и пообещал вознаградить посыльного. Хозяин, видя двух богато одетых юношей, пообещал все, о чем его просили, и молодые люди, убедившись, что приготовления к приему раненого начались, поскакали дальше в Грене.
Они проехали больше мили и завидели уже крыши домов, крытые красной черепицей, ярко выделявшиеся среди окружающей зелени, как вдруг показался едущий им навстречу верхом на муле бедный монах, которого, судя по его широкополой шляпе и серой шерстяной рясе, они приняли за августинца. На этот раз случай посылал именно то, чего они искали. Они подъехали к монаху.
Это был человек лет двадцати двух или трех, которого аскетическая жизнь делала на вид гораздо старше. Он был бледен, но это была не та матовая бледность, которая красит лицо, а какая‑то болезненная желтизна. Его короткие волосы, чуть видневшиеся из‑под шляпы, были светло‑русые; бледно‑голубые глаза казались совсем тусклыми.
– Позвольте вас спросить, – с обычной вежливостью обратился к нему Рауль, – вы священник?
– А вы зачем спрашиваете? – безразлично, почти грубо ответил монах.
– Чтобы знать, – надменно ответил де Гиш.
Незнакомец ударил мула пятками и продолжал свой путь.
Де Гиш одним скачком очутился впереди него и преградил ему дорогу.
– Отвечайте, – сказал он. – Вас спросили вежливо, а каждый вопрос требует ответа.
– Я полагаю, что имею право говорить или не говорить, кто я такой, первому встречному, которому вздумается меня спрашивать.
Де Гиш с великим трудом подавил в себе яростное желание пересчитать кости монаху.
– Прежде всего, – сказал он, – мы не первые встречные: мой друг – виконт де Бражелон, а я – граф де Гиш. Затем мы спрашиваем вас об этом вовсе не из прихоти: раненый, умирающий человек нуждается в помощи церкви. Если вы священник, я приглашаю вас из человеколюбия последовать за нами, чтобы помочь этому человеку. Если же вы не священник – тогда другое дело; предупреждаю вас из учтивости, которая, видимо, вам вовсе не знакома, что я готов проучить вас за дерзость.
Монах смертельно побледнел и улыбнулся так странно, что у Рауля, не спускавшего с него глаз, сердце сжалось от этой улыбки, как от оскорбления.
– Это какой‑нибудь испанский или фламандский шпион, – сказал он, хватаясь за пистолет.
Быстрый, как молния, угрожающий взгляд был ответом Раулю.
– Так что же, – продолжал де Гиш, – вы будете отвечать?
– Я священник, – сказал человек.
И лицо его стало опять бесстрастным.
– В таком случае, отец, – сказал Рауль, вкладывая пистолет обратно в кобуру и принуждая себя говорить почтительно, – раз вы священник, то вам, как сказал уже мой друг, представляется случай исполнить свой долг. Сейчас должны принести встреченного нами раненого, которого мы поместим в ближайшей гостинице. Он просит священника. Наши слуги сопровождают его.
– Я поеду туда, – сказал монах.
И он ударил мула пятками.
– А если вы не поедете, – сказал де Гиш, – то, поверьте, наши лошади в силах догнать вашего мула. А мы можем велеть схватить вас всюду, где бы вы ни были. И тогда, клянусь вам, расправа будет коротка: нетрудно найти дерево и крепкую веревку.
Глаза монаха снова сверкнули, но и только. Он повторил опять: «Я поеду туда» – и двинулся по дороге.
– Поедем за ним, – сказал де Гиш, – это будет вернее.
– Я и сам хотел вам это предложить, – ответил Рауль.
И молодые люди направились вслед за монахом, стараясь держаться за ним на расстоянии пистолетного выстрела. Минут через пять монах оглянулся, как бы желая убедиться, следят ли за ним.
– Видите, – сказал Рауль, – как мы хорошо сделали, что поехали за ним.
– Ужасное лицо у этого монаха! – сказал де Гиш.
– Ужасное! – повторил Рауль. – В особенности его выражение; эти желтые волосы, тусклые глаза, эти губы, проваливающиеся при каждом слове, которое он произносит…
– Да, – сказал де Гиш, которого менее, чем Рауля, поразили эти подробности, потому что он разговаривал, в то время как Рауль занимался наблюдением. – Да, странное лицо. Но знаете, все эти монахи подвергают себя таким уродующим человека мучениям! От постов они бледнеют, бичевание делает их лицемерными, а глаза их тускнеют от слез: они оплакивают житейские блага, которых лишились и которыми мы наслаждаемся.
Комментариев нет