Потом, повернувшись к пленнику, продолжал:
– Дорогой Питкаэрн! Простите нам этот обман. Мы не английские дезертиры, а французы, сбежавшие с понтона. Мы позаимствуем у тебя шлюп, чтобы прогуляться во Францию, а как только дойдем до Сен-Мало или Сен-Бриека, ты свободен.
– Как же так вышло, что члены экипажа английского шлюпа говорят на бретонском наречии?
– При чем здесь английский экипаж? Это мы говорим на галльском языке.
– Я понял ничуть не больше, чем раньше, – признался Парижанин.
– Ты хочешь, чтоб я тебе все объяснил? – спросил Эрбель, как можно осторожнее затыкая рот Питкаэрну. – Надо, конечно, отдать ему справедливость…
– Признаться, я был бы не прочь разобраться, в чем тут дело.
– Сейчас я тебе расскажу то, что сам я узнал в коллеже.
– Рассказывай!
– Англичане из Уэльса – всего-навсего колония из Нижней Бретани, эмигрировавшая из Франции лет этак девятьсот тому назад и сохранившая в целости и сохранности родной язык. Вот как получилось, что уэльсцы говорят на бретонском наречии, а бретонцы – на уэльском, или валлийском.
– Вот что значит образование! – заметил Парижанин. – Эрбель! В один прекрасный день ты станешь адмиралом.
Тем временем Питкаэрна связали и заткнули ему рот.
– А теперь, – промолвил Пьер Эрбель, – надо согреться, обсушиться и посмотреть, нет ли на этом благословенном шлюпе чего-нибудь пожевать, а на рассвете выйдем из гавани.
– Почему не сейчас? – поинтересовался Парижанин.
– Потому, Парижанин, что из гавани можно выйти только после того, как адмиральское судно откроет ворота пушечным выстрелом.
– Это верно, – хором подтвердили беглецы.
Один из четырех товарищей остался часовым на бушприте, а трое других пошли разводить в каюте огонь.
К несчастью, одежду, намокшую в соленой воде, было не так-то просто просушить. Беглецы обшарили шлюп и нашли рубашки, штаны и матросские блузы, принадлежавшие друзьям Питкаэрна. Беглецы переоделись как могли, как вдруг с бушприта донеслось:
– Эй, там, внизу! Все наверх!
В одно мгновение все трое очутились на палубе.
Часовой поднял тревогу не без причины: к шлюпу приближались огни, и постепенно из темноты показались лодки с солдатами.
Лодки прочесывали гавань.
– Ну, визита не миновать! – предупредил Пьер Эрбель. – Надо взять дерзостью. Спрячьте нашего друга Питкаэрна.
– Сбросить его в воду? – предложил один из беглецов
– Да нет, просто спрячьте его получше.
– Слушай, Пьер, – заметил Парижанин, – а что если засунуть его в подвесную койку, накрыть сверху одеялом по самые глаза – никто и не заметит кляпа, а мы скажем, что он заболел.
Так для нас же лучше: больные одетыми не ложатся, одному из нас достанутся сухие штаны, куртка и блуза.
Предложение всем понравилось.
– А сейчас, – продолжал Пьер Эрбель, – пусть те, что говорят на валлийском наречии, постоят со мной на палубе, а остальные составят компанию Питкаэрну; я все беру на себя.
Когда Эрбель говорил: «Я все беру на себя», все знали, что на него можно положиться. Парижанин и его напарник пошли вниз с Питкаэрном, а Эрбель и двое бретонцев стали ждать солдат.
Те не заставили себя ждать.
Одна из лодок взяла курс на шлюп.
Пьер Эрбель вскарабкался на релинг, чтобы его было лучше видно.
– Эй, на шлюпке! – крикнул командир.
– Здесь! – отозвался Пьер Эрбель на бретонском наречии.
– Э-х, да здесь уэльские ребята! – заметил капитан, обращаясь к своим солдатам. – Из вас кто-нибудь говорит на языке этих дикарей?
– Я, господин офицер, – отозвался один из солдат. – Я родом из Каэрмартена.
– Тогда спрашивай ты.
– Эй, на шлюпке! – крикнул солдат по-уэльсски.
– Здесь! – повторил Эрбель.
– Кто вы?
– «Прекрасная Софи» из Памбрука.
– Откуда идете?
– Из Амстердама.
– Что везете?
– Треску.
– Вы не видели пятерых французских пленников, сбежавших с понтонов?
– Нет, но если мы их встретим, они могут быть спокойны.
– Что вы с ними сделаете?
– Обойдемся с ними так, как они того заслуживают.
– Что они говорят? – спросил капитан.
Солдат перевел разговор.
– Хорошо! – кивнул офицер. – Смерть французам, да здравствует король Георг!
– Ура! – грянули трое бретонцев.
Лодка отчалила.
– Счастливого пути! – крикнул Пьер Эрбель. – Теперь вот что, – продолжал он, – через полчаса рассветет; давайте снимемся с якоря и приготовимся к отплытию.
Пятеро наших беглецов провели час в томительном ожидании, наконец на востоке небо стало сереть, – это то, что называется английской зарей.
Почти в то же время яркая вспышка, предшествовавшая пушечному выстрелу, пронесшемуся над волнами и докатившемуся до берегов, блеснула на борту величавого трехпалубного корабля, который, подобно движущейся крепости, охранял вход в гавань.
Для шлюпа это был сигнал к отплытию.
Он не стал ждать повторного разрешения.
Беглецы подняли английский флаг и на расстоянии пистолетного выстрела прошли мимо адмиральского судна.
Вскарабкавшись на фальшборт, Эрбель замахал шляпой и крикнул что было сил:
– Да здравствует король Георг!
Стол на борту шлюпа изысканностью не отличался, однако после того, что пленникам скармливали на борту их плавучей тюрьмы, даже самая простая еда казалась настоящим пиршеством.
Отдадим им справедливость: в каждой их трапезе непременным участником был и незадачливый Питкаэрн. Когда опасность для беглецов миновала, то и их пленник получил послабление:
ему вынули кляп изо рта и развязали руки, а Пьер Эрбель прочел ему, как прежде – своим товарищам, курс кимврской истории.
Питкаэрн все понял, однако это показалось ему малоутешительным; он дал себе слово впредь остерегаться всех, кто заговорит с ним на уэльском наречии.
Всякий раз, как вдалеке показывалось судно, Питкаэрна заставляли спуститься в каюту. А суда попадались навстречу довольно часто. Но шлюп был английской постройки, шел под британскими парусами, на его гафеле были три английских леопарда, шотландский лев, ирландская лира, даже три французские лилии, исчезнувшие лишь двадцатью годами позже. Было невозможно предположить, что утлое французское суденышко отважится появиться среди английских крейсеров, и никому не приходило в голову, что пятеро матросов, преспокойно развалившиеся на палубе и предоставившие ветру и парусам делать за них всю работу, и есть те самые пятеро пленников, удирающие во Францию.
А ветер дул попутный, и им не нужно было ни о чем беспокоиться.
На следующее утро, то есть через двадцать четыре часа после выхода из Портсмутской гавани, они узнали мыс Ла-Хог.
Надо было убрать паруса, чтобы не проскочить его и не оказаться среди островов Ориньи, Гернзея де Серк, Жерсея, принадлежавших Англии со времен Генриха I и надзиравших за нашими берегами.
Убрав паруса, беглецы пошли прямо на Бомон.
Невозможно описать, какие чувства охватили недавних пленников, когда наконец они увидели родную землю не в туманной дымке, а как на ладони, со всеми ее холмами, гаванями, бухточками, неровностями почвы.
А когда они увидели домики с поднимавшимся над крышами дымком, они так засмотрелись на родные берега, что забыли спустить английский флаг.
Комментариев нет