– Что угодно господину?
– Как это – что угодно, негодяй? – смерив лакея подозрительным взглядом с ног до головы, отозвался генерал. – Мне угодно увидеть своего племянника, за этим я, собственно, и пришел.
– Вы, стало быть, генерал Эрбель, ваше сиятельство? – с поклоном уточнил лакей.
– Разумеется, я генерал Эрбель, – Подтвердил граф насмешливым тоном, – раз я тебе говорю, что пришел к племяннику, а у моего племянника, насколько я знаю, другого дяди нет.
– Сейчас я доложу хозяину, – молвил слуга.
– Он один? – спросил генерал и взялся за лорнет, чтобы получше рассмотреть двор, посыпанный речным песком, а не мощенный, как раньше, песчаником.
– Нет, ваше сиятельство, он не один.
– С женщиной? – спросил генерал.
– У него двое его друзей: господин Жан Робер и господин Людовик.
– Ну ладно, предупредите его, что я здесь и скоро поднимусь к нему. Я хочу осмотреть дом: кажется, здесь премило.
Как мы видели, лакей поднялся к Петрусу.
Оставшись один, генерал мог рассмотреть все не торопясь и оценить разнообразные изменения, постигшие дом и двор его племянника.
– Ого! – воскликнул он. – Похоже, домовладелец Петруса приказал подновить свой домишко: вместо навозной кучи – клумба с редкими цветами; вольер с зелеными попугайчиками, белыми павлинами и черными лебедями на месте клетки с кроликами; а там, где был навес, теперь конюшни и каретные сараи…
А-а, вот недурная упряжь.
И, как знаток, он подошел к подставке для конской сбруи, на которой громоздились предметы, привлекшие его внимание.
– Ага! – сказал он. – Герб Куртенеев! Значит, упряжь принадлежит моему племяннику. Ах так! Уж не появился ли у него еще один дядюшка, о котором я не знал, и не получил ли он после него наследства?
Рассуждая сам с собой, генерал выглядел скорее удивленным, нежели огорченным или озадаченным. Но после того как генерал вошел в сарай и внимательно осмотрел элегантный экипаж, а затем в конюшне погладил двух лошадей, купленных, по всей видимости, у Дрейка, он задумался и лицо его выразило неописуемую грусть.
– Отличные лошадки! – поглаживая животных, прошептал он. – Такая упряжка стоит шесть тысяч франков, не меньше…
Возможно ли, чтобы такие лошади принадлежали нищему художнику с годовым доходом едва ли в десять тысяч?
Генерал решил, что чего-нибудь не понял, когда осматривал герб на упряжи, и пошел взглянуть на дверцу кареты. На ней, черт побери, тоже красовался герб Куртенеев, украшенный короной или, точнее, баронским жемчужным жгутом.
– Так, так, – пробормотал он. – Я – граф, его отец-пират – виконт, он – барон. Хорошо еще, что он довольствовался жемчугом и не посягнул на всю корону!.. В конце концов, – прибавил генерал, – если бы мальчик взял и всю корону, он имел бы на это право: его предки царствовали.
Он в последний раз взглянул на лошадей, упряжь, вольер, цветы и песок, блестевший под ногами, будто жемчуг, и пошел вверх по лестнице к племяннику. Но, дойдя до второго этажа, он остановился и смахнул слезу:
– Бедный Пьер! – прошептал он. – Неужели твой сын стал бесчестным человеком?!
Пьером звали брата графа Эрбеля, того самого, которого генерал в шутку жаловал званием якобинца, пирата, морского разбойника.
Пока граф Эрбель произносил эти слова и тайком вытирал слезу, он услышал, как кто-то торопливо сбегает с третьего этажа, и в то же время племянник радостно прокричал:
– Здравствуйте, дядя! Здравствуйте, дорогой! Почему же вы не заходите?
– Здравствуйте, любезный племянничек! – довольно сухо выговорил в ответ граф Эрбель.
– Ого! Вы нынче не в духе, дядя! – удивился молодой человек.
– Чего же ты ожидал? Я говорю то, что чувствую, – парировал генерал, берясь за перила и продолжая подниматься по лестнице.
Не прибавив больше ни слова, он выбрал взглядом лучшее кресло и упал в него, издав при этом «уф», что не предвещало ничего хорошего.
– Кажется, я не ошибся, – пробормотал Петрус.
Он подошел к генералу и продолжал:
– Дорогой дядя! Позвольте вам заметить, что вы нынче утром не в духе.
– Нет разумеется, – согласился генерал. – Я не в духе, но это мое право.
– Я далек от того, чтобы оспаривать у вас это право, дорогой дядюшка. Я отлично знаю, что у вас ровный характер, и полагаю, что, раз вы в дурном расположении духа, это неспроста.
– Вы совершенно правы, племянник.
– Может быть, к вам спозаранку явился незваный гость?
– Нет, однако я получил письмо, причинившее мне немало хлопот, Петрус.
– Я так и думал. Могу поспорить, что это письмо от маркизы де Латурнель.
– Ты позволяешь говорить себе в неподобающем тоне, Петрус. Разреши тебе напомнить, что в данный момент ты проявляешь неуважение к двум старикам.
Петрус, севший было на складной стульчик, вскочил, словно подброшенный пружиной.
– Прошу прощения, дядя, – сказал он. – Вы меня пугаете!
Я никогда не слышал, чтобы вы говорили со мной столь резко.
– Дело в том, Петрус, что до сих пор у меня не было повода вас упрекнуть.
– Поверьте, дядюшка, что я готов почтительно принять ваши упреки сегодня, сожалея лишь о том, что я их заслужил.
Потому что, раз вам есть в чем меня упрекнуть, дядя, значит, я того заслуживаю.
– – Судите сами! Но сначала прошу вас выслушать меня и отнестись к моим словам серьезно, Петрус.
– Я вас слушаю.
Генерал указал племяннику на стул, но Петрус попросил позволения слушать стоя.
И он стал ждать обвинения, как и подобает преступнику, стоящему перед судьей.
XX. Глава, в которой Петрус видит, что предчувствия его не обманули
Граф Эрбель устроился в кресле поудобнее: старый сибарит любил читать нравоучения со всеми удобствами.
Петрус следил за ним с некоторым беспокойством.
Граф вынул из кармана табакерку, с наслаждением втянул понюшку испанского табаку, сбил щелчком с жилета прилипшую табачную крошку и заговорил совершенно другим тоном:
– Итак, дорогой племянник, мы, значит, решили последовать советам нашего доброго дядюшки?
Улыбка снова осветила лицо Петруса, принявшее было подобавшее случаю выражение.
– Каким советам, дорогой дядя? – спросил он.
– По поводу госпожи де Маранд.
– Госпожи де Маранд?
– Да.
– Клянусь, дядя, я не знаю, о чем вы говорите – Скромничать? Хорошо, молодой человек. Это добродетель, нам в свое время незнакомая, однако я не прочь признать ее за другими.
– Дядюшка, даю вам слово..
– В наше время, – продолжал генерал, – когда молодой человек из хорошей семьи с громким именем имел несчастье родиться последним, то есть оставался без гроша, то он – если, конечно, был недурен собой, хорошо сложен, галантен – извлекал из этого пользу. Когда природа оказалась к вам щедра, а удача скупа, надо уметь пользоваться дарами природы.
– Дорогой дядя! Должен вам признаться, что понимаю все меньше и меньше.
– Не станешь же ты меня уверять, что не видел в театре «Школу мещан»?..
Комментариев нет