Сальватор. Том 1



Адвокат г-на Сарранти был молодой человек, сторонник партии республиканцев; впервые он выступил в суде всего год назад и сразу же стал известен в своем кругу.

Был он сыном одного из наших самых прославленных ученых: его звали Эмманюэль Ришар.

Господин Сарранти был связан с его отцом, и молодой адвокат пришел предложить свои услуги по рекомендации отца.

Г-н Сарранти принял предложение.

Молодой человек встал, положил свою шапочку на скамью, откинул со лба длинные темные волосы и, побледнев от волнения, начал.

В зале воцарилась тишина с той минуты, как он собрался говорить.

– Господа! – произнес он, пристально глядя на судей. – Пусть вас не удивляет, что первое мое слово – крик боли и возмущения. С того мгновения, как я увидел, что назревает чудовищное обвинение, которое, надеюсь, так ни во что и не выльется, я едва сдерживаю свои чувства, однако господин Сарранти запрещает мне отвечать на него. Мое раненое сердце обливается кровью и глухо стонет в груди.

В самом деле, я присутствую при совершении чудовищной несправедливости.

Человек почтенный и почитаемый, старый солдат, проливавший кровь во всех наших великих битвах за того, кто был его соотечественником, господином и другом; человек, в душу которого ни разу даже не закралась дурная мысль, который ни разу не запачкал рук недостойным делом, этот человек, явившийся сюда с высоко поднятой головой, чтобы ответить на обвинение, способное порой составить честь обвиняемому, говорит вам:

«Я рисковал головой, вступив в заговор, способный опрокинуть трон, сменить династию, перевернуть целую империю. Я проиграл. Отдаю себя в ваши руки». В ответ же он слышит: «Замолчите! Вы не заговорщик, а вор, похититель детей и убийца!»

Согласитесь, господа, нужно быть весьма сильным, чтобы, не дрогнув, встретить это тройное обвинение. И мой подзащитный – действительно сильный человек. Ведь на все это он отвечает следующее: «Если я был способен на все то, в чем вы меня обвиняете, то проницательный господин с орлиным взором, так хорошо разбиравшийся в людях, не подал бы мне руки, не назвал бы своим другом, не приказал бы мне: „Ступай!..“

– Простите, мэтр Эмманюэль Ришар, – прервал его председатель. – Кого вы имеете в виду?

– Я говорю о его величестве Наполеоне Первом, коронованном в тысяча восемьсот четвертом году в Париже, императоре Французском, коронованном в тысяча восемьсот пятом году в Милане, короле Итальянском, скончавшемся в плену на острове Святой Елены пятого мая тысяча восемьсот двадцать первого года, – громко отчеканил молодой адвокат.

Невозможно передать впечатление, которое произвели эти слова на собравшихся: их охватила дрожь.

В те времена Наполеона было принято называть узурпатором, тираном, корсиканским людоедом. Вот уже тринадцать лет, со дня его падения, никто не произносил вслух даже наедине с лучшим другом того, что Эмманюэль Ришар проговорил во всеуслышание перед судьями и публикой.

Жандармы, сидевшие по обе стороны от г-на Сарранти, повскакали с мест и ждали от председателя одного взгляда, одного жеста, чтобы наброситься на дерзкого адвоката.

Его спасла собственная безумная дерзость; члены трибунала оцепенели от неожиданности.

Господин Сарранти схватил молодого человека за руку.

– Сейчас же прекратите! – проговорил он. – Во имя вашего отца прошу вас не компрометировать себя.

– Во имя вашего отца и моего тоже – продолжайте! – вскричал Доминик.

– Вы, господа, – не унимался Эмманюэль, – были свидетелями процессов, на которых обвиняемые опровергали показания свидетелей, отрицали очевидные доказательства, молили королевского прокурора о пощаде. Вы видели такое не раз, почти всегда так и бывает… Мы же, господа, прш отовили вам зрелище поинтереснее.

Мы хотим вам сказать:

«Да, мы виновны, и вот доказательства нашей вины; да, мы замышляли против внутренней безопасности государства, и вот доказательства этого преступления; да, мы хотели изменить форму правления, и вот доказательства; да, мы плели заговор против короля и членов королевской фамилии, и вот доказательства; да, мы виновны в оскорблении величества, и вот доказательства; да, да, мы заслужили наказания за отцеубийство, и вот доказательства; да, мы просим, чтобы нас отправили на эшафот босиком и с темной вуалью на голове, как того требуют наш долг, наше желание, наш обет…»

Из уст всех присутствовавших вырвался крик ужаса.

– Замолчите! Замолчите! – зашикали со всех сторон на юного фанатика. – Вы его губите!

– Говорите! Говорите! – приказал г-н Сарранти. – Я хочу, чтобы именно так меня защищали.

Публика взорвалась аплодисментами.

– Жандармы! Очистить зал! – закричал председатель.

Повернувшись к адвокату, он продолжал:

– Мэтр Эмманюэль Ришар! Лишаю вас слова!

– Теперь это не имеет значения, – заметил адвокат. – Я исполнил то, что мне было поручено, и сказал все, что хотел.

Он обратился к г-ну Сарранти с вопросом:

– Вы удовлетворены, сударь? Правильно ли я исполнил вашу волю?

Вместо ответа г-н Сарранти обнял своего защитника.

Тем временем жандармы бросились исполнять приказание председателя; однако возмущенная толпа взревела так, что председатель понял: дело это не только трудное, но и небезопасное.

Вполне мог вспыхнуть мятеж, а в общей свалке г-на Сарранти могли похитить.

Один из судей склонился к председателю и шепнул ему на ухо несколько слов.

– Жандармы! – проговорил тот. – Займите свои места. Суд призывает присутствующих к порядку.

– Тихо! – крикнули в толпе.

И все сейчас же умолкли, будто привыкли повиноваться этому голосу.

С этого момента вопрос был поставлен четко: с одной стороны – заговор, освященный именем императора и клятвой верности, что превращало его не только в щит, но в пальмовую ветвь так называемого преступника, с другой стороны – общественное обвинение, решившееся преследовать г-на Сарранти не как политического преступника, виновного в оскорблении его величества, а вора, похитившего сто тысяч экю и двух детей, а также убийцу Урсулы.

Защищаться – значило бы допускать эти обвинения; отвергать их шаг за шагом, одно за другим – означало бы допустить их существование.

По приказанию г-на Сарранти Эмманюэль Ришар вел себя так, будто и не слышал о тройном обвинении, выдвинутом королевским прокурором. Он предоставлял публике судить о необычной позиции обвиняемого, сознававшегося в преступлении, которое не вменялось ему в вину, что влекло за собой не смягчение, а ужесточение наказания.

Итак, публика свое отношение к происходящему выразила вполне.

При других обстоятельствах после защитительной речи адвоката обвиняемого заседание непременно было бы прервано, чтобы дать отдых судьям и заседателям: однако после того, что произошло в зале, останавливать заседание стало опасно, и представители обвинения решили, что лучше поскорее покончить с этим делом, даже если вокруг разразится настоящая буря.

Господин королевский прокурор встал и в мертвой тишине, какая наступает на море между двумя шквалами, взял слово.

С первых же его слов все зрители поняли, что скатываются с поэтических головокружительных высот политического Синая на дно уголовного крючкотворства.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *