Ну, что же! Он будет прокладывать себе дорогу все выше и выше. И Руфь он поведет за собою. Страстно любя ее, Мартин был уверен, что она повсюду будет блистать. Он теперь понимал, что среда, в которой она выросла, во многом тормозила ее, так же как его, Мартина, тормозила в свое время его среда. Руфь еще ни разу не имела случая по‑настоящему проявить себя. Книги в кабинете ее отца, картины на стенах, ее собственная игра на рояле – все это было лишь красивой внешностью. К настоящей литературе, настоящей живописи, настоящей музыке, Морзы и все их знакомые были слепы и глухи. А важнее всего этого была жизнь, о которой они тоже не имели никакого представления. Они называли себя унитариями, носили маску вольнодумства и, при всем том, отстали, по крайней мере, на два века от положительной науки; они мыслили по средневековому, а их взгляды на мир и его происхождение напоминали взгляды метафизиков, столь же юных, как самая юная раса и столь же древних, как пещерный человек, и даже древнее. Это была та самая метафизика, которая заставляла первого обезьяноподобного человека бояться мрака, иудею внушала мысль о происхождении Евы из адамова ребра, Декарта научила рассматривать мир как проекцию собственного ничтожного «я», а одного знаменитого английского священника побудила осмеять эволюцию в уничтожающей сатире, которая вызвала бурю восторга и запечатлела его имя в виде жирной каракули на страницах истории.
Чем больше Мартин раздумывал над всем этим, тем сильнее крепло в нем убеждение, что вся разница между этими адвокатами, офицерами, дельцами, банкирами, с одной стороны, и людьми рабочего сословия, с другой, основана на том, что они иначе едят, живут и одеваются. Всем им одинаково не хватало того самого главного, что он находил в книгах и чувствовал в себе. Морзы показали Мартину сливки своего круга, и он не пришел от них в восторг. Нищий батрак, он все же был головою выше всех тех, кого встречал в гостиной у Морзов. Выкупив из ломбарда свой костюм, Мартин являлся к этим людям и чувствовал себя среди них, как принц, принужденный жить среди пастухов.
– Вы ненавидите и боитесь социалистов, – сказал он однажды за обедом мистеру Морзу, – но почему? Вы ведь не знаете ни их самих, ни их взглядов.
Разговор о социализме возник после того, как миссис Морз пропела очередной дифирамб мистеру Хэпгуду. Мартин не выносил этого самодовольного пошляка и всякий раз терял терпение, когда разговор заходил о нем.
– Да, – сказал Мартин, – Чарли Хэпгуд подает надежды, об этом все говорят, и это правда. Я думаю, что он еще задолго до смерти сядет в губернаторское кресло, а то и сенатором сделается.
– Почему вы так думаете? – спросила миссис Морз.
– Я слышал его речь во время предвыборной кампании. Она была так умно‑глупа и банальна и в то же время так убедительна, что лидеры должны считать его абсолютно надежным и безопасным человеком, а пошлости, которые он говорит, вполне соответствуют пошлости среднего избирателя. Всякому человеку лестно услышать с кафедры свои собственные взгляды.
– Мне положительно кажется, что вы завидуете мистеру Хэпгуду, – сказала Руфь.
– Боже меня упаси!
Ужас, мелькнувший в глазах Мартина, заставил миссис Морз настроиться на воинственный лад.
– Не хотите же вы сказать, что мистер Хэпгуд глуп? – спросила она ледяным тоном.
– Не глупее среднего республиканца, – возразил Мартин, – или среднего демократа. Они все или хитры, или глупы, причем хитрых меньшинство. Единственные умные республиканцы – это миллионеры и их сознательные прислужники. Эти‑то отлично знают, где жареным пахнет, и знают почему.
– Вот я республиканец, – сказал с улыбкой мистер Морз, – интересно, как вы меня классифицируете?
– Вы бессознательный прислужник.
– Прислужник?!
– Ну, разумеется. Вы член корпорации. У вас нет знания рабочего класса и нет юридической практики в уголовных делах. Ваш доход не зависит ни от мужей, бьющих своих жен, ни от карманников. Вы питаетесь за счет людей, играющих главную роль в обществе; а всякий человек служит тому, кто его кормит. Конечно, вы прислужник! Вы заинтересованы в защите интересов тех капиталистических организаций, которым вы служите.
Мистер Морз слегка покраснел.
– Должен вам заметить, сэр, – сказал он, – что вы говорите, как заядлый социалист.
Вот тогда‑то Мартин и сделал свое замечание по поводу социализма:
– Вы ненавидите и боитесь социалистов. Почему? Ведь вы не знаете ни их самих, ни их взглядов.
– Ну, ваши взгляды во всяком случае совпадают со взглядами социалистов, – возразил мистер Морз.
Руфь с тревогой поглядела на собеседников, а миссис Морз радовалась, что ее враг навлекает на себя немилость главы дома.
– Если я называю республиканцев глупыми и говорю, что свобода, равенство и братство – лопнувшие мыльные пузыри, то из этого еще не следует, что я социалист, – сказал Мартин улыбаясь. – Если я не верю в Джефферсона и в того невежественного француза, который его воспитал, то опять‑таки этого недостаточно, чтобы называться социалистом. Уверяю вас, мистер Морз, что вы гораздо ближе меня к социализму; я ему в сущности заклятый враг.
– Вы, конечно, изволите шутить? – холодно спросил мистер Морз.
– Ничуть. Я говорю совершенно серьезно. Вы верите в равенство, а сами служите капиталистическим корпорациям, которые только и думают о том, как бы похоронить это равенство. А меня вы называете социалистом только потому, что я отрицаю равенство и утверждаю как раз тот принцип, который вы, в сущности говоря, доказываете всей своей жизнью. Республиканцы – самые лютые враги равенства, хотя они и проповедуют его где только возможно. Во имя равенства они постоянно нарушают равенство. Поэтому‑то я называю их глупцами. А я индивидуалист. Я верю, что в беге побеждает быстрейший, а в борьбе сильнейший Эту истину я почерпнул из биологии, или по крайней мере мне кажется, что я ее почерпнул оттуда. Повторяю, что я индивидуалист, а индивидуалисты вечные, исконные враги социалистов.
– Однако вы ходите на социалистические митинги, – раздраженно произнес мистер Морз.
– Конечно. Так же, как разведчик ходит во вражеский лагерь. Как же иначе изучить противника? А кроме того, мне бывает очень весело на этих митингах. Социалисты‑прекрасные спорщики, и хорошо ли, плохо ли, но они изучили кое‑что. Любой из них знает о социологии и о всяких других «логиях» гораздо больше, чем обыкновенный капиталист. Да, я раз десять был на социалистических митингах, но от этого не стал социалистом, так же как от разглагольствований Чарли Хэпгуда не стал республиканцем.
– Не знаю, не знаю, – нерешительно сказал мистер Морз, – мне почему‑то кажется, что вы все‑таки склоняетесь к социализму.
«Чёрт побери, – подумал Мартин, – он не понял ни одного слова! Точно я говорил с каменной стенкой! Куда же делось все его образование?»
Комментариев нет