Мартин начал уже завидовать Джо, который регулярно напивался в деревне каждую субботу и в пьяной одури забывал о предстоящей неделе мучительного труда.
Потянулась третья неделя, и Мартин проклинал себя и всю жизнь. Его угнетала мысль о поражении. Редакторы были правы, отвергая его рассказы. Он теперь ясно понимал это и сам смеялся над своими недавними мечтаниями. Руфь по почте вернула ему «Песни моря». Он равнодушно прочел ее письмо. Она, по‑видимому, приложила все усилия, чтобы выразить свое восхищение его стихами. Но Руфь не умела лгать, а скрыть правду от самой себя ей тоже было трудно. Стихи ей не понравились, и это сквозило в каждой строчке ее письма. И она, конечно, была права. Мартин убедился в этом, перечитав стихи; он утратил всякое чувство красоты и никак не мог понять теперь, что побудило его написать их. Смелые обороты речи теперь показались ему смешными, сравнения чудовищными и нелепыми, все вместе взятое было глупо и неправдоподобно. Он бы охотно тотчас же сжег «Песни моря», но для этого надо было разводить огонь, а сойти в машинное отделение у него не хватило силы: вся она ушла на стирку чужого белья, и для своих личных дел ее уже не осталось.
Мартин решил в воскресенье собраться с духом и написать Руфи письмо. Но в субботу вечером, окончив работу и приняв ванну, он почувствовал непреодолимое желание забыться. «Пойду посмотрю, как там Джо развлекается», – сказал он себе и тотчас понял, что лжет, но у него не хватило энергии задуматься над этим, – да если бы и хватило, он не стал бы изобличать себя во лжи, потому что больше всего ему хотелось именно забыться. Не спеша, как бы прогуливаясь, он направился в деревню, но, приближаясь к кабачку, невольно ускорил шаги.
– А я думал, ты водицу употребляешь! – встретил его Джо.
Мартин не удостоил его объяснением, а заказал виски, налил себе полный стакан и передал бутылку Джо.
– Только пошевеливайся, – грубо сказал он.
Но так как Джо мешкал, Мартин не стал его дожидаться, залпом выпил стакан и налил второй.
– Теперь я могу подождать, – угрюмо произнес он, – но ты, все‑таки поживее.
Джо не заставил себя уговаривать, и они выпили вместе.
– Доконало‑таки? – сказал Джо.
Но Мартин не пожелал вступить в обсуждение этого вопроса.
– Я же тебе говорил, что это ад, а не работа, – продолжал Джо. – Мне, по правде сказать, не нравится, что ты сдал позиции, Март. А в общем, к чёрту! Выпьем.
Мартин пил молча, отрывисто заказывал все новые и новые бутылки и приводил в трепет бармена – деревенского паренька, похожего на девушку, с голубыми глазами и волосами, расчесанными на прямой ряд.
– Это прямо свинство, так загонять людей на работе, – говорил Джо, – если бы я не напивался, я уже давно подпалил бы это заведение. Их счастье, что я пью, ей‑богу.
Но Мартин ничего не ответил. Еще два‑три стакана, и пьяный угар начал обволакивать его мозг. Ах! Он почувствовал дыхание жизни – впервые за эти недели. Его мечты вернулись к нему. Фантазия вырвалась из темной каморки и взлетела на сверкающие высоты. Экран его воображения стал вновь светлым и серебристым, и яркие видения замелькали, обгоняя друг друга. Прекрасное и необычайное шло с ним рука об руку, он снова все знал и все мог. Он хотел объяснить все это Джо, но у Джо были свои мечты – о том, как он перестанет тянуть лямку и станет сам хозяином большой паровой прачечной.
– Да, Март, дети не будут у меня работать, это уж вы мне поверьте. Ни под каким видом. И после шести часов вечера – ни живой души во всей прачечной. Слышишь? Машин будет много, и рабочих рук будет тоже много, чтобы все кончалось в свое время. А тебя, Март, я сделаю своим помощником. План у меня вот какой. Бросаю пить, начинаю копить деньги и через два года…
Но Мартин не слушал, предоставив Джо излагать свои мечты бармену, пока того не отозвали новые посетители – два местных фермера. Мартин с королевской щедростью угостил их и всех, кто был в трактире, – нескольких батраков, помощника садовника и конюха из гостиницы, самого бармена и еще какого‑то бродягу, который проскользнул в кабачок как тень, и маячил у дальнего конца стойки.
Глава 18
В понедельник утром Джо с руганью бросил первую партию белья в стиральную машину.
– Вот я и говорю… – начал он.
– Отстань! – зарычал на него Мартин.
– Прости, Джо, – сказал он, когда они сели обедать.
У Джо слезы навернулись на глаза.
– Ладно, старина, – отвечал он, – мы живем в аду, так мудрено ли иной раз окрыситься. А только я тебя за это время полюбил, ей‑богу. Оттого‑то мне и было немножко обидно. Я как‑то сразу привязался к тебе.
Мартин пожал ему руку.
– Бросим все к чёрту, – предложил Джо, – пойдем бродяжничать. Я никогда не пробовал, но это, должно быть, здорово. Подумай только: ничего не делать! Я раз в тифу провалялся в больнице, так даже вспомнить приятно. Хоть бы опять заболеть.
Шли недели. Гостиница была полна, и тонкого белья поступало все больше и больше. Они проявляли чудеса мужества, работали до полуночи, при электрическом свете, сократили время еды, начинали работать еще до завтрака. Мартин больше не принимал холодных ванн: не хватало времени. Джо заботливо распоряжался минутами, никогда не терял ни одной, считал их, как скряга считает золото; работал яростно, неистово, как машина, в постоянном контакте с другой машиной, которая была некогда человеком по имени Мартин Иден.
Мартину редко приходилось думать. Обитель мысли была заперта, окна заколочены, а сам он был лишь сторожем‑призраком у ворот этой обители. Да, он стал призраком. Джо был прав. Они оба были призраками в царстве нескончаемого труда. А может быть, все это был только сон? Иногда, водя тяжелыми утюгами по белоснежной ткани, в клубах горячего пара, Мартин убеждал себя, что все это на самом деле только сон. Быть может, очень скоро, а быть может, через тысячу лет он проснется снова в своей маленькой комнатке за столом, запачканным чернилами и возобновит прерванную накануне работу. А может быть, и то было сном, и он проснется, чтобы сменить вахту, и, соскочив со своей койки, выйдет на палубу и встанет к штурвалу под усеянным звездами тропическим небом, и свежее дыханье пассата будет холодить ему кожу.
Опять наступила суббота, и в три часа работа была кончена.
– Не пойти ли выпить стаканчик пива? – спросил Джо равнодушным голосом, потому что им уже овладело праздничное безразличие.
Комментариев нет