Мартин Иден

Но ни один не решился подступиться, а он все бил и бил своей левой рукой, попадая каждый раз во что‑то мягкое, кровавое, ужасное и не имеющее ничего общего с человеческим лицом, и это что‑то все не поддавалось и продолжало шевелиться перед его помутившимся взором. И он все бил и бил, все тише и тише, постепенно теряя последние остатки жизненной энергии, бил, казалось, целые века, целые тысячелетия, пока, наконец, бесформенная кровавая масса не рухнула на доски моста. И тогда он встал над ней, шатаясь, как пьяный, ища опоры в воздухе и продолжая спрашивать изменившимся голосом.

– Еще хочешь? Говори… Еще хочешь?

Он все спрашивал, настойчиво требуя ответа, и вдруг почувствовал, что товарищи хватают его, тащат, пытаются надеть на него рубашку. И тут внезапно сознание покинуло его.

Будильник на столе зазвонил, но Мартин не слыхал его и продолжал сидеть, закрыв лицо руками. Он ничего не слышал. Он ни о чем не думал. Так живо он пережил все опять, что вновь потерял сознание, как в ту ночь, на мосту Восьмой улицы. Мрак и пустота окутывали его в течение нескольких минут. Потом, точно оживший мертвец, он вскочил, сверкая глазами, с волосами, прилипшими ко лбу.

– Я все‑таки побил тебя, Масляная Рожа! – вскричал он. – Мне понадобилось для этого шесть лет, но я побил тебя!

Ноги у него дрожали, голова кружилась, и, пошатнувшись, он должен был сесть на постель. Он все еще был во власти прошлого. Он недоуменно озирался по сторонам, словно не понимая, где он находится, пока, наконец, не увидел груду рукописей в углу. Тогда колеса его памяти завертелись быстрее, промчали его через четырехлетний промежуток, и он вспомнил книги, вспомнил мир, который они открыли ему, вспомнил свои гордые мечты и свою любовь к бледной девушке, впечатлительной и нежной, которая умерла бы от ужаса, если бы хоть на миг стала свидетельницей того, что он только что заново пережил, хоть на миг увидала бы ту грязь жизни, через которую он прошел!

Он поднялся и поглядел на себя в зеркало.

– Теперь ты вылез из этой грязи, Мартин, – торжественно сказал он себе, – в глазах у тебя прояснилось, ты касаешься звезд плечами, живешь полной жизнью и отвоевываешь ценнейшее наследие веков у тех, кто им владеет.

Мартин внимательно поглядел на себя и рассмеялся.

– Немножко истерики и мелодрамы? Ну, что ж! Это не имеет значения. Ты когда‑то одолел Масляную Рожу, – так же ты одолеешь и издателей, хотя бы тебе для этого пришлось потратить в три раза больше времени! Только не вздумай останавливаться. Иди вперед. Бороться – так бороться до конца!

Глава 16

Будильник разбудил Мартина так внезапно, что у человека с менее крепкой организацией такой быстрый переход от сна к бодрствованию вызвал бы, наверное, головную боль. Хотя он спал очень крепко, но проснулся мгновенно, как кошка, радуясь, что миновали пять часов забытья. Он ненавидел сон. Так много нужно было сделать, так много пережить! Он жалел о каждом миге, похищенном у него сном; и не успел еще будильник кончить трескотню, как он уже погрузил голову в таз, подрагивая от холодной воды.

Но день он начал не по обычной своей программе. Не было начатого рассказа, который ждал бы окончания, не было нового замысла, который просился бы на бумагу. Он очень поздно кончил заниматься накануне, и теперь время уже приближалось к завтраку. Он пробовал прочитать главу из Фиска, но голова его плохо работала и ему пришлось отложить книгу. Сегодня ему предстояла новая схватка с жизнью, и на некоторое время он решил прервать свое писание. Ему было грустно, как бывает грустно человеку при расставании с семьей и с родным домом. Он поглядел на рукописи в углу. Да, он должен покинуть своих бедных, опозоренных детей, которым никто не хотел дать приюта. Он наклонился и начал разбирать рукописи, перечитывая свои любимые места. «Котел» и «Приключение» он удостоил даже чтения вслух. Особенно он остался доволен рассказом «Радость», написанным накануне и брошенным в угол за отсутствием марки.

– Не понимаю, – бормотал он, – или, может быть, редакторы не понимают. Чего им еще нужно? Они печатают вещи куда хуже. Да все, что они печатают, гораздо хуже этого… почти все.

После завтрака он уложил в футляр пишущую машинку и отнес ее в Окленд.

– Я задолжал за месяц, – сказал он приказчику. – Скажите хозяину, что я уезжаю на работу и расплачусь по возвращении. Через месяц или около того.

Он отправился в Сан‑Франциско, в посредническую контору.

– Любую работу, все равно какую, – начал он, но его прервал приход нового посетителя, одетого с тем дешевым шиком, с каким одеваются рабочие, имеющие склонность к «изящной жизни».

Агент безнадежно покачал головой.

– Неужели никого? – спросил вновь пришедший. – Но мне до зарезу необходимо найти кого‑нибудь сегодня.

Он повернулся и посмотрел на Мартина, а Мартин посмотрел на него и увидел довольно красивое лицо, но бледное и помятое, как будто этот субъект прокурил всю ночь напролет.

– Ищешь работы? – спросил он Мартина. – Что умеешь делать?

– Любую тяжелую работу, знаю морское дело, пишу на машинке, стенографии не знаю; могу ездить верхом, – вообще могу делать все что угодно.

Тот кивнул головой.

– Ну, что ж, все это подходяще. Меня зовут Даусон, Джо Даусон, и я ищу помощника себе в прачечную.

– В прачечную? – Мысль, что он будет гладить тонкое женское белье, показалась Мартину забавной. Но наниматель чем‑то понравился ему, и потому он прибавил: – Стирать я вообще умею. Научился в плавании.

Джо Даусон на минуту призадумался.

– Слушай, мы, пожалуй, можем столковаться. Хочешь узнать, о чем речь идет?

Мартин утвердительно кивнул головой.

– Есть такая маленькая прачечная при гостинице в курортном местечке «Горячие Ключи». Для работы нужны двое: старший и помощник. Я – старший. Каждый делает свое дело, но ты мне подчиняешься. Как, подходит?

Мартин задумался. Перспектива была заманчива. Несколько месяцев работы – и у него появится опять время для занятий, А он умел на совесть работать и на совесть учиться.

– Хорошие харчи и отдельная комната, – сказал Джо.

Это решило вопрос. Отдельная комната, где никто не будет мешать жечь лампу по ночам.

– Но работа адова, – прибавил Джо.

Мартин погладил свои мускулы, вздувшиеся под рукавом.

– Мне к работе не привыкать.

– Так по рукам! – Джо пощупал лоб.

– Фу, чёрт. До сих пор в глазах круги идут. Уж больно я вчера перехватил… во всем. Да, так условия такие: на двоих полагается сотня долларов и квартира. Я получаю шестьдесят, а помощник – сорок. Но тот парень знал дело, а ты новичок. На первых порах мне придется много работать за тебя. Положим, ты начнешь с тридцати и постепенно дойдешь до сорока. Я не надую. Как только ты приладишься и начнешь работать по‑настоящему – станешь получать свои сорок.