Мартин смотрел и старался подражать ему. Он и сам был прекрасным работником, ловким, сообразительным и всегда гордился тем, что никто не мог превзойти его в работе. Теперь он тоже решил сосредоточить на работе все внимание и следовать всем наставлениям Джо. Он так ловко растирал крахмал на воротничках и манжетах, чтобы на них не образовались пузыри во время глажения, что сам Джо похвалил его.
В работе не было никаких перерывов. Кончив одно дело, Джо тотчас же переходил к другому, ничего не дожидаясь, ничего не откладывая. Они накрахмалили двести белых сорочек, правой рукой погружая в горячий крахмал воротничок, грудь и манжеты, а левой придерживая рубашку, чтобы другие части ее не касались крахмала – такого горячего, что, отжимая его, им каждый раз приходилось опускать руку в холодную воду. И в этот вечер они работали до половины одиннадцатого, подкрахмаливая оборки на тонком женском белье.
– В тропиках и то легче, – со смехом сказал Мартин.
– Только не для меня, – серьезно возразил Джо, – я не знаю никакого другого ремесла, кроме этого.
– Но это ты зато знаешь здорово.
– Еще бы. Я начал работать одиннадцати лет, в Окленде. Стоял у парового катка. С тех пор прошло восемнадцать лег, и все время я ничем другим не занимался. Но такой каторжной работы, как тут, мне еще не попадалось. Сюда надо бы, по крайней мере, троих. Завтра придется работать и ночью. По средам всегда приходится работать ночью: воротнички и манжеты.
Мартин опять завел будильник, сел за стол и раскрыл Фиска. Но он не мог прочитать и одного абзаца. Строчки плясали перед его глазами, и он клевал носом. Он начал ходить взад и вперед, колотя себя кулаками по голове, чтобы разогнать сон, но все было напрасно. Потом он положил книгу перед собой и попробовал читать, придерживая веки пальцами, но тотчас же заснул с раскрытыми глазами.
Тогда, не в силах больше бороться с усталостью, он разделся, едва сознавая, что делает, и бросился на кровать. Он проспал семь часов тяжелым животным сном и проснулся от звона будильника с ощущением, что все еще не выспался.
– Много прочитал? – спросил его Джо. Мартин отрицательно качнул головой.
– Ничего! – утешил его Джо. – Мы сегодня ночью пустим каток, зато завтра кончим в шесть. У тебя будет тогда время для чтения.
Мартин в этот день полоскал шерстяные вещи в большой лохани, наполненной раствором едкого мыла, причем полоскание производилось с помощью особого приспособления, на которое Джо указал с гордостью:
– Мое изобретение. Заменяет и валек и руки и сберегает к тому же по крайней мере пятнадцать минут в неделю! А ты знаешь, чего стоит каждая минута в этом чёртовом пекле!
Пропускание через каток воротничков и манжет было тоже его выдумкой, и когда наступил вечер и зажгли электричество, Джо объяснил в чем дело:
– В других прачечных еще не додумались до этого. Я благодаря этому получаю возможность в субботу кончать работу в три часа. Только надо умело это делать – вот и все. Нужна особая температура, особое давление, и пропускать надо три раза. Посмотри‑ка.
Он взял манжету.
– Так и вручную не сделаешь, верно?
В четверг Джо пришел в ярость: был прислан целый узел тонкого крахмального белья сверх нормы.
– К чёрту, – заорал он, – к дьяволу! Не хочу больше. Я работал, как скотина, целую неделю, чтобы выкроить себе свободную минуту и вдруг, извольте радоваться, – узел крахмального белья сверх нормы! Я живу в свободной стране, и я скажу этому жирному чёрту все, что я о нем думаю! И я буду с ним говорить не по‑французски. Есть еще на языке Соединенных Штатов подходящие для него словечки. Целый узел сверх нормы! Экая скотина!
– Придется опять работать всю ночь, – сказал он через минуту, забыв свою вспышку и покоряясь судьбе.
И в эту ночь Мартину опять не пришлось читать. Целую неделю он не видал газеты и, к собственному удивлению, не чувствовал охоты ее увидеть. Новости его не интересовали. Он был слишком утомлен, чтобы чем‑нибудь интересоваться, но все‑таки решил в субботу съездить в Окленд на велосипеде. Семьдесят миль туда и семьдесят миль обратно – это значило, что ему не придется вовсе отдохнуть и запастись силами на предстоящую неделю. Было бы лучше съездить по железной дороге, но это обошлось бы в два с половиной доллара, а Мартин твердо решил копить деньги.
Глава 17
Мартин приобрел много новых знаний. На первой неделе был один день, когда они с Джо пропустили двести белых рубашек. Джо двигал рычаг машины, к перекладине которой был привешен утюг на стальной пружине, регулирующей давление. Так он разглаживал накрахмаленные части рубашки, потом кидал ее Мартину, и тот на доске доглаживал все остальное.
Это была тяжелая изнурительная работа, продолжавшаяся к тому же беспрерывно, час за часом. На открытой веранде гостиницы мужчины и дамы в белых платьях прогуливались для моциона или сидели за столиками и пили прохладительные напитки. Но в прачечной стояла нестерпимая духота. Раскаленная докрасна плита полыхала жаром, а из‑под утюгов, прикасавшихся к сырому белью, клубился пар. Утюги нагревались гораздо сильнее, чем они обычно нагреваются домашними хозяйками. Утюг, который пробуют, послюнив палец, показался бы Мартину и Джо совершенно холодным. Они определяли степень нагретости утюга, просто поднося его к щеке и угадывая температуру каким‑то особым чутьем, которое казалось Мартину совершенно необъяснимым. Если утюг был слишком горячим, его погружали в холодную воду. Это тоже требовало большого навыка и ловкости. Довольно было продержать утюг в воде одну лишнюю секунду, чтобы остудить его больше, чем нужно; и Мартин сам изумлялся своей точности – автоматической точности, с которой он выполнял этот трудный маневр.
Впрочем, и изумляться ему было некогда. Все внимание Мартин сосредоточил на работе. Не останавливаясь, работал он головой и руками, как живая машина, и работа поглощала все, что в нем было человеческого. В голове у него не оставалось места для размышлений о мире и его загадках. Все широкие, просторные помещения в его мозгу были заперты и опечатаны. Сознание его поселилось в тесной комнатке, в штурманской рубке, из которой оно давало приказания его рукам и пальцам – как браться за утюг, как разглаживать бесконечные рукава, спины, полы, бока, не уклоняясь ни на один дюйм, как отбрасывать выглаженную рубашку, не измяв ее. И только его голова переставала заботиться об одной рубашке, он должен был уже думать о другой. И так шли долгие часы, пока снаружи все не замирало под жарким солнцем Калифорнии. Но в прачечной работа не прерывалась. Элегантным жильцам гостиницы постоянно требовалось чистое белье.
Комментариев нет