Обломов

А между тем заметно было, что там жили люди, особенно по утрам: на кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в углу, как дворник рубит дрова или везёт на двух колёсах бочонок с водой; за стеной плачут ребятишки или раздаётся упорный, сухой кашель старухи.

У Обломова было четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. Хозяйка с семейством помешалась в двух непарадных комнатах, а братец жил вверху, в так называемой светёлке.

Кабинет и спальня Обломова обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками.

По стенам жались простые, под орех, стулья; под зеркалом стоял ломберный стол; на окнах теснились горшки с еранью и бархатцами и висели четыре клетки с чижами и канарейками.

Братец вошёл на цыпочках и отвечал троекратным поклоном на приветствие Обломова. Вицмундир на нём был застёгнут на все пуговицы, так что нельзя было узнать, есть ли на нём бельё или нет; галстук завязан простым узлом и концы спрятаны вниз.

Он был лет сорока, с простым хохлом на лбу и двумя небрежно на ветер пущенными такими же хохлами на висках, похожими на собачьи уши средней величины. Серые глаза не вдруг глядели на предмет, а сначала взглядывали украдкой, а во второй раз уж останавливались.

Рук своих он как будто стыдился, и когда говорил, то старался прятать или обе за спину, или одну за пазуху, а другую за спину. Подавая начальнику бумагу и объясняясь, он одну руку держал на спине, а средним пальцем другой руки, ногтем вниз, осторожно показывал какую-нибудь строку или слово и, показав, тотчас прятал руку назад, может быть оттого, что пальцы были толстоваты, красноваты и немного тряслись, и ему не без причины казалось не совсем приличным выставлять их часто напоказ.

– Вы изволили, – начал он, бросив свой двойной взгляд на Обломова, – приказать мне прийти к себе.

– Да, я хотел поговорить с вами насчёт квартиры. Прошу садиться! – вежливо отвечал Обломов.

Иван Матвеич, после двукратного приглашения, решился сесть, перегнувшись телом вперёд и поджав руки в рукава.

– По обстоятельствам я должен приискать себе другую квартиру, – сказал Обломов, – поэтому желал бы эту передать.

– Теперь трудно передать, – кашлянув в пальцы и проворно спрятав их в рукав, отозвался Иван Матвеевич. – Если б в конце лета пожаловали, тогда много ходили смотреть…

– Я был, да вас не было, – перебил Обломов.

– Сестра сказывала, – прибавил чиновник. – Да вы не беспокойтесь насчёт квартиры: здесь вам будет удобно. Может быть, птица вас беспокоит?

– Какая птица?

– Куры-с.

Обломов хотя слышал постоянно с раннего утра под окнами тяжёлое кудахтанье наседки и писк цыплят, но до того ли ему? Перед ним носился образ Ольги, и он едва замечал окружающее.

– Нет, это ничего, – сказал он, – я думал, вы говорите о канарейках: они с утра начинают трещать.

– Мы их вынесем, – отвечал Иван Матвеевич.

– И это ничего, – заметил Обломов, – но мне, по обстоятельствам, нельзя оставаться.

– Как угодно-с, – отвечал Иван Матвеевич. – А если не приищете жильца, как же насчёт контракта? Сделаете удовлетворение?.. Вам убыток будет.

– А сколько там следует? – спросил Обломов.

– Да вот я принесу расчёт.

Он принёс контракт и счёты.

– Вот-с, за квартиру восемьсот рублей ассигнациями, сто рублей получено задатку, осталось семьсот рублей, – сказал он.

– Да неужели вы с меня за целый год хотите взять, когда я у вас и двух недель не прожил? – перебил его Обломов.

– Как же-с? – кротко и совестливо возразил Иван Матвеевич. – Сестра убыток понесёт несправедливо. Она бедная вдова, живёт только тем, что с дома получит; да разве на цыплятах и яйцах выручит кое-что на одежонку ребятишкам.

– Помилуйте, я не могу, – заговорил Обломов, – посудите, я не прожил двух недель. Что же это, за что?

– Вот-с, в контракте сказано, – говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, – извольте прочесть: «Буде же я, Обломов, пожелаю прежде времени съехать с квартиры, то обязан передать её другому лицу на тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить её, Пшеницыну, сполна платою за весь год, по первое июня будущего года», – прочитал Обломов.

– Как же это? – говорил он. – Это несправедливо.

– По закону так-с, – заметил Иван Матвеевич. – Сами изволили подписать: вот подпись-с!

Опять появился палец под подписью и опять спрятался.

– Сколько же? – спросил Обломов.

– Семьсот рублей, – начал щёлкать тем же пальцем Иван Матвеевич, подгибая его всякий-раз проворно в кулак, – да за конюшню и сарай сто пятьдесят рублей.

И он щёлкнул ещё.

– Помилуйте, у меня лошадей нет, я не держу: зачем мне конюшня и сарай? – с живостью возразил Обломов.

– В контракте есть-с, – заметил, показывая пальцем строку, Иван Матвеевич. – Михей Андреич сказывал, что у вас лошади будут.

– Врёт Михей Андреич! – с досадой сказал Обломов. – Дайте мне контракт!

– Вот-с, копию-извольте получить, а контракт принадлежит сестре, – мягко отозвался Иван Матвеевич, взяв контракт в руку. – Сверх того, за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, – читал Иван Матвеевич, – примерно двести пятьдесят рублей…

И он хотел щёлкнуть на счётах.

– Какой огород? Какая капуста? Я и знать не знаю, что вы! – почти грозно возражал Обломов.

– Вот-с, в контракте: Михей Андреич сказали, что вы с тем нанимаете.

– Что же это такое, что вы без меня моим столом распоряжаетесь? Я не хочу ни капусты, ни репы… – говорил Обломов вставая.

Иван Матвеевич встал со стула.

– Помилуйте, как можно без вас: вот подпись есть! – возразил он.

И опять толстый палец трясся на подписи, и вся бумага тряслась в его руке.

– Сколько всего считаете вы? – нетерпеливо спросил Обломов.

– Ещё за окраску потолка и дверей, за переделку окон в кухне, за новые пробои к дверям – сто пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями.

– Как, и это на мой счёт? – с изумлением спросил Обломов. – Это всегда на счёт хозяина делается. Кто же переезжает в неотделанную квартиру?..

– Вот-с, в контракте сказано, что на ваш счёт, – сказал Иван Матвеевич, издали показывая пальцем в бумаге, где это сказано. – Тысячу триста пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями всего-с! – кротко заключил он, спрятав обе руки с контрактом назади.

– Да где я возьму? У меня нет денег! – возразил Обломов, ходя по комнате. – Нужно мне очень вашей репы да капусты!

– Как угодно-с! – тихо прибавил Иван Матвеевич. – Да не беспокойтесь: вам здесь будет удобно, – прибавил он. – А деньги… сестра подождёт.

– Нельзя мне, нельзя по обстоятельствам! Слышите?