Обломов

Вдруг хозяйка, в испуге, вбежала к нему.

– К вам гость! – сказала она.

– Кто же: Тарантьев или Алексеев?

– Нет, нет, тот, что обедал в ильин день.

– Штольц? – в тревоге говорил Обломов, озираясь кругом, куда бы уйти. – Боже! Что он скажет, как увидит… Скажите, что я уехал! – торопливо прибавил он и ушёл к хозяйке в комнату.

Анисья кстати подоспела навстречу гостю. Агафья Матвеевна успела передать ей приказание. Штольц поверил, только удивился, как это Обломова не было дома.

– Ну, скажи, что я через два часа приду, обедать буду! – сказал он и пошёл поблизости, в публичный сад.

– Обедать будет! – с испугом передавала Анисья.

– Обедать будет! – повторила в страхе Агафья Матвеевна Обломову.

– Надо другой обед изготовить, – решил он помолчав.

Она обратила на него взгляд, полный ужаса. У ней оставался всего полтинник, а до первого числа, когда-братец выдаёт деньги, осталось ещё десять дней. В долг никто не даёт.

– Не успеем, Илья Ильич, – робко заметила она, – пусть покушает, что есть…

– Не ест он этого, Агафья Матвеевна: ухи терпеть не может, даже стерляжьей не ест; баранины тоже в рот не берёт.

– Языка можно в колбасной взять! – вдруг, как будто по вдохновению, сказала она, – тут близко.

– Это хорошо, это можно: да велите зелени какой-нибудь, бобов свежих…

– Бобы восемь гривен фунт! – пошевелилось у ней в горле, но на язык не сошло.

– Хорошо, я сделаю… – сказала она, решившись заменить бобы капустой.

– Сыру швейцарского велите фунт взять! – командовал он, не зная о средствах Агафьи Матвеевны, – и больше ничего! Я извинюсь, скажу, что не ждали… Да если б можно бульон какой-нибудь.

Она было ушла.

– А вина? – вдруг вспомнил он.

Она отвечала новым взглядом ужаса.

– Надо послать за лафитом, – хладнокровно заключил он.

VI

Через два часа пришёл Штольц.

– Что с тобой? Как ты переменился, обрюзг, бледен! Ты здоров? – спросил Штольц.

– Плохо здоровье, Андрей, – говорил Обломов, обнимая его, – левая нога что-то всё немеет.

– Как у тебя здесь гадко! – сказал, оглядываясь, Штольц. – Что это ты не бросишь этого халата? Смотри, весь в заплатах!

– Привычка, Андрей; жаль расстаться.

– А одеяло, а занавески… – начал Штольц, – тоже привычка? Жаль переменить эти тряпки? Помилуй, неужели ты можешь спать на этой постели? Да что с тобой?

Штольц пристально посмотрел на Обломова, потом опять на занавески, на постель.

– Ничего, – говорил смущённый Обломов, – ты знаешь, я всегда был не очень рачителен о своей комнате… Давай лучше обедать. Эй, Захар! Накрывай скорей на стол… Ну, что ты, надолго ли? Откуда?

– Узнай, что я и откуда? – спросил Штольц. – До тебя ведь здесь не доходят вести из живого мира?

Обломов с любопытством смотрел на него и дожидался, что он скажет.

– Что Ольга? – спросил он.

– А, не забыл! Я думал, что ты забудешь, – сказал Штольц.

– Нет, Андрей, разве её можно забыть? Это значит забыть, что я когда-то жил, был в раю… А теперь вот!.. – Он вздохнул. – Но где же она?

– В своей деревне, хозяйничает.

– С тёткой? – спросил Обломов.

– И с мужем.

– Она замужем? – вдруг, вытаращив глаза, произнёс Обломов.

– Чего ж ты испугался? Не воспоминания ли?.. – тихо, почти нежно прибавил Штольц.

– Ах, нет, бог с тобой! – оправдывался Обломов, приходя в себя. – Я не испугался, но удивился; не знаю, почему это поразило меня. Давно ли? Счастлива ли? скажи, ради бога. Я чувствую, что ты снял с меня большую тяжесть! Хотя ты уверял меня, что она простила, но, знаешь… я не был покоен! Всё грызло меня что-то… Милый Андрей, как я благодарен тебе!

Он радовался так от души, так подпрыгивал на своём диване, так шевелился, что Штольц любовался им и был даже тронут.

– Какой ты добрый, Илья! – сказал он. – Сердце твоё стоило её! Я ей всё перескажу…

– Нет, нет, не говори! – перебил Обломов. – Она сочтёт меня бесчувственным, что я с радостью услыхал о её замужестве.

– А радость разве не чувство, и притом ещё без эгоизма? Ты радуешься только её счастью…

– Правда, правда! – перебил Обломов. – Бог знает, что я мелю… Кто ж, кто этот счастливец? – Я и не спрошу.

– Кто? – повторил Штольц. – Какой ты недогадливый, Илья!

Обломов вдруг остановил на своём друге неподвижный взгляд: черты его окоченели на минуту, и румянец сбежал с лица.

– Не… ты ли? – вдруг спросил он.

– Опять испугался. Чего же? – засмеявшись, сказал Штольц.

– Не шути, Андрей, скажи правду! – с волнением говорил Обломов.

– Ей богу, не шучу. Другой год я женат на Ольге.

Мало-помалу испуг пропадал в лице Обломова, уступая место мирной задумчивости; он ещё не поднимал глаз, но задумчивость его через минуту была уж полна тихой и глубокой радости, и когда он медленно взглянул на Штольца, во взгляде его уж было умиление и слёзы.

– Милый Андрей! – произнёс Обломов, обнимая его. – Милая Ольга… Сергевна! – прибавил потом, сдержав восторг. – Вас благословил сам бог! Боже мой! как я счастлив! Скажи же ей…

– Скажу, что другого Обломова не знаю! – перебил его глубоко тронутый Штольц.

– Нет, скажи, напомни, что я встретился ей затем, чтоб вывести её на путь, и что я благословляю эту встречу, благословляю её и на новом пути! Что, если б другой… – с ужасом прибавил он, – а теперь, – весело заключил он, – я не краснею своей роли, не каюсь; с души тяжесть спала; там ясно, и я счастлив. Боже! благодарю тебя!

Он опять чуть не прыгал на диване от волнения: то прослезится, то засмеётся.

– Захар, шампанского к обеду! – закричал он, забыв, что у него не было ни гроша.

– Всё скажу Ольге, всё! – говорил Штольц. – Недаром она забыть не может тебя. Нет, ты стоил её: у тебя сердце, как колодезь, глубоко!

Голова Захара выставилась из передней.

– Пожалуйте сюда! – говорил он, мигая барину.

– Что там? – с нетерпением спросил он. – Поди вон!

– Денег пожалуйте! – шептал Захар.

Обломов вдруг замолчал.

– Ну, не нужно! – шепнул он в дверь. – Скажи, что забыл, не успел! Поди!.. Нет, поди сюда! – громко сказал он. – Знаешь ли новость, Захар? Поздравь: Андрей Иванович женился!

– Ах, батюшка! Привёл бог дожить до этакой радости! Поздравляем, батюшка, Андрей Иваныч; дай бог вам несчётные годы жить, деток наживать. Ах, господи, вот радости!

Захар кланялся, улыбался, сипел, хрипел. Штольц вынул ассигнацию и подал ему.

– На вот тебе, да купи себе сюртук, – сказал он, – посмотри, ты точно нищий.

– На ком, батюшка? – спросил Захар, ловя руки Штольца.

– На Ольге Сергевне – помнишь? – сказал Обломов.

– На Ильинской барышне! Господи! Какая славная барышня! Поделом бранили меня тогда Илья Ильич, старого пса! Грешен, виноват: всё на вас сворачивал. Я тогда и людям ильинским рассказал, а не Никита! Точно, что клевета вышла. Ах ты, господи, ах, боже мой!.. – твердил он, уходя в переднюю.