– Ты всё глупости говоришь! – скороговоркой заметила она, глядя в сторону. – Никаких я молний не видела у тебя в глазах… ты смотришь на меня большею частью, как… моя няня Кузьминична! – прибавила она и засмеялась.
– Ты шутишь, Ольга, а я не шутя говорю… и не всё ещё сказал.
– Что ещё? – спросила она. – Какая там бездна?
Он вздохнул.
– А то, что не надо нам видеться… наедине…
– Почему?
– Нехорошо…
Она задумалась.
– Да, говорят, это нехорошо, – сказала она в раздумье, – да почему?
– Что скажут, когда узнают, когда разнесётся…
– Кто ж скажет? У меня нет матери: она одна могла бы спросить меня, зачем я вижусь с тобой, и перед ней одной я заплакала бы в ответ и сказала бы, что я дурного ничего не делаю и ты тоже. Она бы поверила. Кто ж другой? – спросила она.
– Тётка, – сказал Обломов.
– Тётка?
Ольга печально и отрицательно покачала головой:
– Она никогда не спросит. Если б я ушла совсем, она бы не пошла искать и спрашивать меня, а я не пришла бы больше сказать ей, где была и что делала. Кто ж ещё?
– Другие, все… Намедни Сонечка смотрела на тебя и на меня, улыбалась, и эти все господа и госпожи, что были с ней, тоже.
Он рассказал ей всю тревогу, в какой он жил с тех пор.
– Пока она смотрела только на меня, – прибавил он, – я ничего; но когда этот же взгляд упал на тебя, у меня руки и ноги похолодели…
– Ну? – спросила она холодно.
– Ну, вот я и мучусь с тех пор день и ночь, ломаю голову, как предупредить огласку; заботился, чтоб не напугать тебя… Я давно хотел поговорить с тобой…
– Напрасная забота! – возразила она. – Я знала и без тебя.
– Как знала? – спросил он с удивлением.
– Так. Сонечка говорила со мной, выпытывала из меня, язвила, даже учила, как мне вести себя с тобой.
– И ты мне ни слова, Ольга! – упрекнул он.
– Ты мне тоже до сих пор не сказал ничего о своей заботе!
– Что ж ты отвечала ей? – спросил он.
– Ничего! Что было отвечать на это? Покраснела только.
– Боже мой! До чего дошло: ты краснеешь! – с ужасом сказал он. – Как мы неосторожны! Что выйдет из этого?
Он вопросительно глядел на неё.
– Не знаю, – кратко сказала она.
Обломов думал успокоиться, разделив заботу с Ольгой, почерпнуть в её глазах и ясной речи силу воли и вдруг, не найдя живого и решительного ответа, упал духом.
Лицо у него подёрнулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг. Внутри его уже разыгрывалась лёгкая лихорадка. Он почти забыл про Ольгу; перед ним толпились: Сонечка с мужем, гости; слышались их толки, смех.
Ольга вместо обыкновенной своей находчивости молчит, холодно смотрит на него и ещё холоднее говорит своё «не знаю». А он не потрудился или не умел вникнуть в сокровенный смысл этого «не знаю».
И он молчал: без чужой помощи мысль или намерение у него не созрело бы и, как спелое яблоко, не упало бы никогда само собою: надо его сорвать.
Ольга поглядела несколько минут на него, потом надела мантилью, достала с ветки косынку, не торопясь надела на голову и взяла зонтик.
– Куда? Так рано! – вдруг, очнувшись, спросил он.
– Нет, поздно. Ты правду сказал, – с задумчивым унынием говорила она, – мы зашли далеко, а выхода нет: надо скорей расстаться и замести след прошлого. Прощай! – сухо, с горечью, прибавила она и, склонив голову, пошла было по дорожке.
– Ольга, помилуй, бог с тобой! Как не видаться! Да я… Ольга!
Она не слушала и пошла скорее; песок сухо трещал под её ботинками.
– Ольга Сергеевна! – крикнул он.
Не слышит, идёт.
– Ради бога, воротись! – не голосом, а слезами кричал он. – Ведь и преступника надо выслушать… Боже мой! Есть ли сердце у ней?.. Вот женщины!
Он сел и закрыл обеими руками глаза. Шагов не стало слышно.
– Ушла! – сказал он почти в ужасе и поднял голову.
Ольга перед ним.
Он радостно схватил её руку.
– Ты не ушла, не уйдёшь?.. – говорил он. – Не уходи: помни, что если ты уйдёшь – я мёртвый человек!
– А если не уйду, я преступница и ты тоже: помни это, Илья.
– Ах, нет…
– Как нет? Если Сонечка с мужем застанет нас ещё раз вместе, – я погибла.
Он вздрогнул.
– Послушай, – торопливо и запинаясь, начал он, – я не всё сказал… – и остановился.
То, что дома казалось ему так просто, естественно, необходимо, так улыбалось ему, что было его счастьем, вдруг стало какой-то бездной. У него захватывало дух перешагнуть через неё. Шаг предстоял решительный, смелый.
– Кто-то идёт! – сказала Ольга.
В боковой дорожке послышались шаги.
– Уж не Сонечка ли? – спросил Обломов, с неподвижными от ужаса глазами.
Прошло двое мужчин с дамой, незнакомые. У Обломова отлегло от сердца.
– Ольга, – торопливо начал он и взял её за руку, – пойдём отсюда вон туда, где никого нет. Сядем здесь.
Он посадил её на скамью, а сам сел на траве, подле неё.
– Ты вспыхнула, ушла, а я не всё сказал, Ольга, – проговорил он.
– И опять уйду и не ворочусь более, если ты будешь играть мной, – заговорила она. – Тебе понравились однажды мои слёзы, теперь, может быть, ты захотел бы видеть меня у ног своих и так, мало-помалу, сделать своей рабой, капризничать, читать мораль, потом плакать, пугаться, пугать меня, а после спрашивать, что нам делать? Помните, Илья Ильич, – вдруг гордо прибавила она, встав со скамьи, – что я много выросла с тех пор, как узнала вас, и знаю, как называется игра, в которую вы играете… но слёз моих вы больше не увидите…
– Ах, ей-богу, я не играю! – сказал он убедительно.
– Тем хуже для вас, – сухо заметила она. – На все ваши опасения, предостережения и загадки я скажу одно: до нынешнего свидания я вас любила и не знала, что мне делать; теперь знаю, – решительно заключила она, готовясь уйти, – и с вами советоваться не стану.
– И я знаю, – сказал он, удерживая её за руку и усаживая на скамью, и на минуту замолчал, собираясь с духом.
– Представь, – начал он, – сердце у меня переполнено одним желанием, голова – одной мыслью, но воля, язык не повинуются мне: хочу говорить, и слова нейдут с языка. А ведь как просто, как… Помоги мне, Ольга.
– Я не знаю, что у вас на уме…
– О, ради бога, без этого вы: твой гордый взгляд убивает меня, каждое слово, как мороз, леденит…
Она засмеялась.
– Ты сумасшедший! – сказала она, положив ему руку на голову.
Комментариев нет