Чужаки

На глазах измученного лорда ее руки стали вытягиваться, лицо покрылось шерстью, а клыки отросли до поистине устрашающих размеров. Перед Сайласом стоял огромный мастиф. Она зарычала, такое же рычание послышалось и из-за спины Бонсайта. Он обернулся и увидел, что на месте Ганса стоит, роняя слюну, такая же огромная зверюга. Смертельная опасность подстегнула и без того напряженные нервы Сайласа, огромная порция адреналина выплеснулась в кровь, и он побежал.

Никогда в жизни он еще не бегал с такой скоростью и полной самоотдачей. Очень мешала бежать дурацкая ряса, пока Бонсайт не надорвал подол. «Ну и видок у меня сейчас, — думал он на бегу. — Похож на девицу легкого поведения с бородой!» Псы немного помедлили, как будто давая ему фору, а потом с утробным рычанием бросились по его следу. Сайлас несся по улице, скользя по грязи, слыша бешеный стук крови в ушах и чувствуя, как сердце подкатывает к горлу. Он уже ощущал горячее дыхание собак на своей спине, когда увидел небольшой проулок. Он буквально впрыгнул в него, загородив путь за собой сваленными там же в кучу корзинами. Это остановило преследователей только на несколько секунд, и в разгоряченную голову Бонсайта пришла дикая мысль — попросить убежища за одной из многочисленных дверей.

Как сумасшедший, он начал колотить в первую же попавшуюся дверь, выходившую в проулок. Дверь была настолько хлипкой, что поддавалась под ударами его кулака, но выбить ее — это значит навлечь опасность не только на себя, но и на обитателей дома. Несмотря на оглушительный грохот, дверь так и не открыли, и Сайлас бросился к следующей.

— Убирайтесь, или я спущу собак! — послышалось из-за двери в ответ на его стук и просьбы впустить.

— Уже спустили! — задыхаясь, ответил лорд, оглядываясь назад.

Жарко дышащие чудовища были совсем близко, и Сайлас опять бросился бежать. Улицы, дома, перекрестки мелькали перед его глазами. Собаки то подбегали совсем близко, то специально отставали. Играли, как кошки с мышкой. Наконец Сайлас почувствовал, что силы оставили его. Он остановился, беспомощно озираясь по сторонам. Он стоял около пекарни, откуда доносился аромат свежевыпеченного хлеба. Около входа стояла телега с мешками, судя по всему, с мукой. Поставщик пекаря, наверно, припозднился в этот день. В отчаянии Бонсайт решил, что пойдет на самые идиотские поступки, но жизнь свою задешево не продаст. Он ударом кулака сломал одну из досок в борту телеги, обмотал обломок куском материи, оторванным от нижней рубашки, и зажег этот самодельный факел от фонаря, освещавшего вход в пекарню. С этим импровизированным оружием он стал ждать псов, которые практически в тот же момент показались из-за угла. Бросившись к лорду, который уже сам был готов рычать, они оскалили пасти, и дурной воздух заставил Сайласа отпрянуть.

— Получите, красавчики! — закричал он, тыкая огненным шаром на конце доски в оскаленные морды.

Псы сначала не осознали опасности в полной мере и даже пытались схватить огонь зубами, но вскоре были вынуждены отступить, скуля и повизгивая.

— Что, не нравится?! — ликующе закричал Сайлас. Он подошел ближе и сделал несколько выпадов затухающим факелом в сторону собак. Ему повезло, он подпалил шерсть на боку одной из псин, и они ретировались за угол. Отбросив ставший бесполезным факел, Бонсайт рванул по направлению из города. Он не заметил, что его «орудие обороны» упало прямо на кучу сваленного неизвестно кем хлама. Затухавший было огонь занялся с новой силой. Когда он добрался до городской стены, падая и периодически останавливаясь, чтобы перевести дыхание, за его спиной пылал большой Лондон. Была ночь с первого на второе сентября 1666 года.

Сайлас переночевал под кустом на поле неизвестного фермера, постоянно просыпаясь от ночных шорохов, а утром отправился дальше. Город давно скрылся из виду, но запах гари долетал даже сюда. К середине дня измученный и голодный лорд почти добрался до того места, где спрятал Челнок. Понимая, что если он не съест чего-нибудь, то просто потеряет сознание, он решил повторить свой давешний подвиг и украсть что-нибудь на кухне. Но когда он вошел на небольшой двор, хозяйка как раз развешивала белье. Сайлас собрался было бежать, но женщина, увидев, в каком он плачевном состоянии, всплеснув руками, привела его на кухню, накормила, чем смогла, и налила большую кружку домашнего пива. Пока он ел, она с умилением смотрела на его бледное лицо и изодранную рясу.

— Откуда ж вы в таком состоянии? — спросила наконец хозяйка. — Из Лондона?

— Нет больше Лондона. Почти нет, — мрачно ответил Бонсайт. — Прошлой ночью сгорел Лондон. Но вы не расстраивайтесь, — тут же добавил он, заметив, как огорчилась от его слов хозяйка. — Его скоро снова отстроят, лучше прежнего. И все дома будут каменные!

— Да что вы! — удивилась добрая женщина и на радостях отдала ему кое-что из одежды своего мужа, несмотря на все возражения лорда.

Сердечно простившись с хозяйкой, Бонсайт направился к своему тайнику. Неожиданно он услышал в кустах приглушенное рычание. Как только он достал аппарат, на него набросились. Уклоняясь от клыков, Сайлас, не глядя, передвинул рычаг.

…Он стоял под высокой крепостной стеной. Лил дождь. Ночное небо было сплошь затянуто мрачными тучами. Измученный, как физически, так и душевно, Сайлас упал, где стоял, и уснул мертвым сном.

Его разбудили холодные капли дождя. Он открыл глаза и уставился в серое, хмурое небо. Привстав, он лучше разглядел белые крепостные стены, укрепленные боевыми башнями, мощные ворота в стене, через которые нескончаемым потоком шли люди, одетые совсем не на европейский манер. Лапти, посконные рубахи, подпоясанные веревками, армяки, нечесаные бороды и тусклые, домашнего крашения сарафаны на женщинах. Вдалеке виднелись дымы пожаров. Звучала незнакомая речь. Прислушавшись, Сайлас неожиданно вспомнил рыжего. Когда он говорил на своем языке, слова звучали похоже на те, которые слышал сейчас насквозь промокший лорд.

Он поднялся на ноги, отложил Челнок в сторону, прикрыв его травой, и направился было к крепостным воротам, как неожиданно на него набросились сзади и заломили руки за спину.

— А я те грю — лазутчик! — радостно кто-то сказал по-русски. — Я его еще ночью заприметил, как он под стеной ошивался. Вынюхивал, небось! Здесь его успокоим или к воеводе отведем?

— Известно, к воеводе. Пусть Иван Петрович разбирается, — рассудительно ответил второй голос, принадлежавший, судя по всему, более старшему и более мудрому мужику.

Ничего не понимающий Бонсайт пытался что-то говорить на английском, французском, немецком и других языках, но мужики, которые с изрядным усердием волокли его к воротам, только смеялись.

— Ишь, как квакает! — восхищался молодой веселый мужик. — Самый что ни на есть засланец польский!