Чужаки

Сайлас очнулся в душном и полутемном помещении. Голова раскалывалась, бок ныл, а воздух был наполнен отвратительным зловоньем. Немного полежав неподвижно, пока боль в голове чуть поутихла, он осторожно пошевелился. Проведя рукой, Сайлас определил, что лежит на куче трухлявой соломы, небрежно брошенной на деревянный топчан. Оглядевшись, он понял: тусклый свет пробивается сквозь маленькое зарешеченное окно.

— Эй, — тихо позвал он. — Эй!

Услышав собственный голос, он удивился, как слабо и хрипло он прозвучал.

— Эй! — позвал он громче.

— Эй-эй-эй! — как эхо, раздался громкий издевательский крик из-за соседней стенки.

— Эй-эй-эй! — радостно подхватили за другой.

Чуть дальше кто-то тоскливо завыл. Сайлас, в ужасе подскочив на своем жалком ложе, напрасно пытался пронзить взглядом полумрак. Наконец глаза немного привыкли к скудному освещению. К тому времени все неизвестное, но, судя по всему, достаточно обширное помещение наполнилось какофонией звуков. Там кричали, визжали, рыдали, выли. Все это напоминало ад. Сайлас заткнул уши и пытался осмотреться в своем обиталище. Он находился в небольшой каморке, в которой находились только его топчан, дыра в полу и деревянная миска с водой. Напротив маленького окошка, расположенного почти под самым потолком, была крепкая дверь с небольшим зарешеченным отверстием. Сайлас с трудом поднялся на ноги и подошел к ней. Ручки не было. Он попытался толкнуть, но дверь была заперта. Бонсайт попробовал выглянуть в смотровое оконце в дверях, но ничего не увидел. А вокруг по-прежнему бушевал шквал звуков, но теперь к ним прибавились окрики, звуки ударов, стоны, лязганье цепей.

— Все понятно, я умер и попал в самое пекло, — сказал сам себе лорд и обессилено опустился на солому.

Постепенно крики смолкли. Наверное, кому-то, кто имел здесь власть, удалось утихомирить узников. В наступившей тишине Бонсайт услышал звуки шагов и звяканье ключей. Он снова подошел к двери и выглянул в оконце.

— Эй, — негромко позвал он. — Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Шаги смолкли, а потом в оконце неожиданно появилась небритая физиономия с маленькими, близко посаженными покрасневшими от вечного пьянства глазками. Физиономия дохнула таким перегаром, что Сайлас невольно отпрянул. Маленькие глазки уставились на пленника.

— Что надо? — хрипло спросила физиономия.

— Извините, что беспокою вопросами, — как можно вежливее спросил Сайлас. — Но не подскажете ли мне, где я нахожусь?

Физиономия недоуменно посмотрела на него и вдруг расхохоталась. Охранник, а Сайлас не сомневался, что это именно так, смеялся, как последний раз в жизни. Он задыхался, отплевывался и вытирал слезы.

— Питер! Эй, Питер, — отсмеявшись, позвал он. — Иди сюда, посмотри на этого, — тут он добавил грязное ругательство.

Вскоре в каморку заглянул другой охранник, отличавшийся от первого тем, что был тощим, с очень плохими зубами и более сильным запахом перегара.

— Ну и что? — недовольный тем, что его оторвали от каких-то неведомых важных дел, спросил он.

— А то, что этот псих спрашивает, где он! — Тут первого охранника опять разобрал смех.

— Ну, на то он и псих, — равнодушно отозвался тощий и, шаркая ногами, направился прочь.

— Так все-таки, где я? — теряя терпение, спросил Сайлас. Вся эта сцена действовала ему на нервы.

— Там, где положено быть таким психам, как ты, — неожиданно зверея, сказал охранник. — В Бедламе.

Он резко ударил ладонью по решетке, закрывавшей смотровое оконце, и отправился за своим напарником, по дороге взывая:

— Питер, Питер, постой, пойдем, закончим партию!

Сайлас опустился на жалкое ложе и попытался осмыслить то, что только что услышал.

«Бедлам, или Бетлемская королевская больница, одна из первых психиатрических лечебниц в мире. Больных здесь не лечили, а только содержали. Применялись телесные наказания, голод и цепи», — вспоминал он. Сайлас потянулся к компьютеру, но, к своему величайшему ужасу и разочарованию, обнаружил, что тот отсутствует. Лихорадочно обшарив одежду, лорд понял, что остался не только без информации, но и без оружия. Короче говоря, у него отобрали всё, обобрали до нитки, оставили ни с чем и так далее…

Некоторое время он сидел в полном отупении и смотрел на грязную стену напротив. Вдруг за дверью и в соседних камерах началось какое-то оживление. Сайлас подошел к двери, которая неожиданно распахнулась. Лорд быстро вернулся на лежак. В каморку вошел давешний мордастый сторож и поставил, почти бросил, на пол миску с каким-то варевом.

— Жри, — лаконично выразился он и вышел, не заперев дверь.

Сайлас успел увидеть, что за ним следовал тощий сторож с судками с едой. Соседние двери продолжали открываться, и, судя по всему, каждый из несчастных, запертых здесь, получал свою утреннюю пайку. Бонсайт с осторожностью поднес миску к носу, пытаясь по запаху определить, что в ней. Но не определил. Тогда он рискнул попробовать «завтрак». На вкус бурда напоминала клейстер, но он съел все без остатка, пока не утих голод, терзавший его внутренности. «Позавтракав», Бонсайт осторожно выглянул за дверь. За ней обнаружился длинный коридор со множеством дверей, почти все из которых были открыты. «Наверное, их запирают только на ночь, — подумал он. — А днем так проще следить за больными. Когда двери открыты».

Он вышел в коридор и увидел несколько странного вида обитателей Бедлама, каждый из которых жил какой-то своей, обособленной жизнью. Некоторые еще не покончили с едой и сидели прямо на полу или на ступенях лестницы, ведущей куда-то наверх, тихо общаясь со своими мисками. Другие медленно бродили взад и вперед, бормоча что-то себе под нос. К Сайласу подошел маленький идиот и, потянув за полу, попросил:

— Лошадку, а? Хоцу лошадку.

Бонсайт невольно отшатнулся, а идиотик, пуская слюни, не переставал теребить его за платье.

— Отпусти джентльмена, Хили, — послышался у него за спиной издевательский голос. — Не видишь, он недоволен.

Маленький человечек обернулся и согласно быстро-быстро закивал головой, после чего отпустил Сайласа и поковылял прочь. Сайлас тоже обернулся и увидел перед собой хорошо одетого высокого человека. Он был бы определенно красив, если бы не слишком длинный нос и крайне неприятное, жестокое выражение в глазах, да и вообще во всем облике.

— Итак, вы наш новый постоялец, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он. — Меня зовут мистер Перкинс, и я возглавляю это славное учреждение. Я надеюсь, вам у нас понравится. — Жестокая усмешка мелькнула в уголках его губ, и он сделал жест, приглашая Сайласа пройтись по коридору. — У нас почти всем нравится. Особенно тем, которые пренебрегли заботами своих родственников и предпочли сбежать из-под их нежного, — это слово он почти выплюнул, — присмотра.

Тут Перкинс вопросительно посмотрел на Бонсайта, ожидая его реакции.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — сдерживаясь, ответил тот. — Я ниоткуда не сбегал, никаких родственников, ни заботливых, ни бессердечных, у меня здесь нет. И я уж совсем определенно не сумасшедший.