— Честное слово, кузен Генрих, вы пристаете ко мне с ножом к горлу, но я не поддамся, черт возьми! Разве я не король?
— Пока нет, государь, но завтра вы станете королем, если захотите.
— Ах, вот как! — подхватил Карл IX. — Значит, убьют и короля Наваррского, и принца Конде… у меня в Лувре!.. Фу!
И король еле слышно добавил:
— За его стенами — дело другое.
— Государь! — воскликнул герцог. — Сегодня вечером они идут кутить с вашим братом, герцогом Алансонским.
— Таванн, — сказал король с прекрасно разыгранным раздражением, — неужели вы не видите, что злите мою собаку? Идем, Актеон, идем!
Не желая больше слушать, Карл IX ушел к себе, оставив Таванна и герцога де Гиза почти в прежней неизвестности.
Другого рода сцена разыгралась вслед за этим у Екатерины, которая посоветовала герцогу де Гизу держаться твердо и вернулась в свои покои, где застала всех, кто обычно присутствовал при ее отходе ко сну.
Когда Екатерина вернулась к себе, лицо у нее было столь же веселым, сколь мрачным оно было, когда она шла к королю. Она с самым приветливым видом отпустила по очереди своих придворных дам и кавалеров, и вскоре у нее осталась одна королева Маргарита, которая сидела у открытого окна, погрузившись в глубокую задумчивость и глядя в небо.
Уже два или три раза, оставаясь наедине с дочерью, королева-мать приоткрывала рот, чтобы заговорить, и каждый раз мрачная мысль останавливала слова, готовые сорваться с ее губ.
В это время портьера приподнялась, и появился Генрих Наваррский.
Собачка проснулась, спрыгнула с кресла и подбежала к нему.
— Это вы, сын мой? — вздрогнув, спросила Екатерина. — Разве вы ужинаете в Лувре?
— Нет, — отвечал Генрих. — Герцог Алансонский, принц Конде и я идем шататься по городу. Я был почти уверен, что застану их здесь, любезничающих с вами.
Екатерина улыбнулась.
— Ну что ж, идите, идите, господа… Какие счастливцы мужчины, что могут ходить куда угодно!.. Правда, дочь моя? — спросила она.
— Да, правда; свобода так прекрасна и так заманчива! — ответила Маргарита.
— Вы хотите сказать, что я мешаю вам быть свободной? — сказал Генрих, склоняясь перед женой.
— Нет, я страдаю не за себя, а за положение женщины вообще.
— Сын мой, вы не увидитесь с адмиралом? — спросила Екатерина.
— Может быть, и увижусь.
— Зайдите к нему и подайте пример другим, а завтра расскажете мне, как его здоровье.
— Раз вы этого хотите, я, разумеется, зайду к нему.
— Я ничего не хочу… — заметила Екатерина. — Кто там еще?.. Не пускайте, не пускайте!
Генрих уже сделал шаг к двери, чтобы исполнить приказание Екатерины, но в это мгновение стенной ковер поднялся, и показалась белокурая головка г-жи де Сов.
— Ваше величество, это парфюмер Рене: вы приказали ему прийти.
Екатерина бросила быстрый, как молния, взгляд на Генриха».
Юный король слегка покраснел и почти тотчас же смертельно побледнел: он услышал имя убийцы своей матери. Поняв, что лицо выдает его волнение, он отошел к окну и прислонился к подоконнику.
Собачка зарычала.
В тот же миг вошли двое: тот, о ком доложили, и та, которая не нуждалась в докладе.
Первым был парфюмер Рене, который подошел к Екатерине со слащавой любезностью флорентийских слуг; в руках он нес открытый ящик, перегороженный на отделения, в которых стояли коробки с пудрой и флаконы. Второй была герцогиня Лотарингская, старшая сестра Маргариты. Она вошла в потайную дверь, ведущую в кабинет короля, дрожа всем телом, бледная, как смерть. Герцогиня надеялась, что Екатерина, которая вместе с г-жой де Сов рассматривала содержимое ящика, принесенного Рене, не заметит ее, и села рядом с Маргаритой, около которой стоял король Наваррский, закрыв лицо руками, как человек, который старается прийти в себя после обморока.
Но Екатерина обернулась.
— Дочь моя, — обратилась она к Маргарите, — вы можете идти к себе. А вы, сын мой, — сказала она Генриху, — идите развлекаться в город.
Маргарита поднялась; Генрих стал к ней вполоборота.
Герцогиня Лотарингская схватила Маргариту за руку.
— Сестра, — заговорила она торопливым шепотом, — герцог де Гиз, который хочет спасти вам жизнь за то, что вы спасли его жизнь, просил передать вам, чтобы вы не уходили к себе, а остались здесь!
— Что вы сказали, Клод? — спросила Екатерина, оборачиваясь к дочери.
— Ничего, матушка.
— Вы что-то сказали Маргарите шепотом.
— Я только пожелала ей спокойной ночи и передала сердечный привет от герцогини Неверской.
— А где эта красавица герцогиня?
— У своего деверя, герцога де Гиза.
Екатерина подозрительно посмотрела на сестер и нахмурилась.
— Клод, подойдите ко мне! — приказала она дочери.
Клод повиновалась. Екатерина взяла ее за руку.
— Что вы ей сказали?.. Болтунья! — прошептала она, стиснув руку дочери так, что та вскрикнула.
Хотя Генрих ничего не слышал, от него не ускользнула пантомима королевы-матери, Клод и Маргариты.
— Окажите мне честь и разрешите поцеловать вам руку, — обратился он к жене.
Маргарита протянула ему дрожащую руку.
— Что она сказала? — прошептал Генрих, наклоняясь к руке жены.
— Чтобы я не выходила из Лувра. Ради Бога, не выходите и вы.
Это была молния, но при свете этой на мгновение вспыхнувшей молнии Генрих увидел целый заговор.
— Это еще не все, — сказала Маргарита, — вот письмо, которое привез вам один провансальский дворянин.
— Господин де Ла Моль?
— Да.
— Спасибо, — взяв письмо и спрятав его под камзолом, сказал Генрих.
Отойдя от растерянной жены, он положил руку на плечо флорентийца.
— Ну как идет ваша торговля, Рене? — спросил он.
— Неплохо, ваше величество, неплохо, — ответил отравитель со своей коварной улыбкой.
— Еще бы, когда состоишь поставщиком всех коронованных особ Франции и других стран, — сказал Генрих.
— Кроме короля Наваррского, — нагло ответил флорентиец.
— Вы правы, мэтр Рене, черт вас побери, — сказал Генрих, — но моя бедная мать, ваша покупательница, умирая, рекомендовала мне вас. Зайдите ко мне завтра или послезавтра и принесите ваши лучшие парфюмерные изделия.
— Это не вызовет косых взглядов, — с улыбкой заметила Екатерина, — ведь говорят, что…
— Что у меня карман тощий, — со смехом подхватил Генрих. — Кто вам сказал об этом, матушка? Марго?
— Нет, сын мой, госпожа де Сов, — отвечала Екатерина.
В эту минуту герцогиня Лотарингская, несмотря на все свои усилия, не смогла сдержаться и разрыдалась. Генрих Наваррский даже не обернулся.
— Сестра, что с вами? — воскликнула Маргарита и бросилась к Клод.
— Пустяки, пустяки, — сказала Екатерина, становясь между молодыми женщинами, — у нее бывают приступы нервного возбуждения, и врач Мазилло советует лечить ее благовониями.
Екатерина еще сильнее, чем в первый раз, сжав руку старшей дочери, обернулась к младшей.
— Марго, вы разве не слыхали, что я предложила вам идти к себе? Если этого недостаточно, я вам приказываю, — сказала она.
Комментариев нет