Ла Моль и Коконнас находились в Венсенне в одиночных камерах под строгим надзором. Маргарита и герцогиня Неверская раз десять пытались проникнуть к ним или по крайней мере передать им записку, но все было тщетно.
Однажды утром Карл, которому становилось то лучше, то хуже, почувствовал себя бодрее и пожелал, чтобы к нему впустили весь двор, который, по обычаю, являлся к королю каждое утро, хотя вставания теперь не было. Таким образом, двери отворились, и все могли заметить — по бледности щек, по желтизне лба цвета слоновой кости, по лихорадочному блеску ввалившихся и обведенных черными кругами глаз — то страшное разрушение, какое произвела в Карле неведомая болезнь, поразившая молодого монарха.
Королевская опочивальня быстро наполнилась любопытными и корыстными придворными.
Екатерину, герцога Алансонского и Маргариту известили о том, что король принимает.
Все трое пришли порознь, один вслед за другим. Спокойная Екатерина, улыбавшийся герцог Алансонский и подавленная Маргарита…
Екатерина села у изголовья сына, не заметив взгляда, каким он ее встретил.
Герцог Алансонский встал у изножия кровати.
Маргарита оперлась на стол и, посмотрев на бледный лоб, исхудалое лицо и ввалившиеся глаза брата, не могла удержать ни вздоха, ни слез.
Карл, от которого ничто не ускользало, увидел ее слезы, услышал ее вздох и незаметно сделал Маргарите знак головой.
Благодаря этому едва заметному знаку лицо несчастной королевы Наваррской прояснилось — Генрих ничего не успел, а быть может, и не захотел сказать ей.
Она боялась за мужа и трепетала за возлюбленного.
За себя она нисколько не опасалась: она слишком хорошо знала Ла Моля и была уверена, что может на него положиться.
— Ну как вы себя чувствуете, мой милый сын? — спросила Екатерина.
— Лучше, матушка, лучше.
— А что говорят ваши врачи?
— Мои врачи? О, это великие ученые! — разразившись хохотом, сказал Карл, — По правде говоря, я получаю величайшее удовольствие, когда слушаю, как они обсуждают мою болезнь. Кормилица! Дай мне попить.
Кормилица принесла Карлу чашку с обычным его питьем.
— Что же они дают вам принимать, сын мой?
— Ах, сударыня, да кто же знает, что они там стряпают? — ответил король и с жадностью проглотил питье.
— Было бы превосходно, — заговорил Франсуа, — если бы брат мог встать и выйти на солнце; охота, которую он так любит, подействовала бы на него как нельзя лучше.
— Да, — подтвердил Карл с усмешкой, разгадать значение которой герцог был бессилен, — только в последний раз она подействовала на меня как нельзя хуже.
Карл произнес эти слова таким странным тоном, что разговор, в котором не принимали участия присутствующие, на этом оборвался. Карл чуть кивнул головой. Придворные поняли, что прием окончен, и вышли один за другим.
Герцог Алансонский сделал движение, чтобы подойти к брату, но какое-то непонятное чувство остановило его. Он поклонился и вышел.
Маргарита схватила исхудавшую руку, которую протягивал ей брат, стиснула ее, поцеловала и тоже ушла.
— Милая Марго! — прошептал Карл.
Одна Екатерина продолжала сидеть у изголовья. Оставшись с ней наедине, Карл отодвинулся к проходу между стеной и кроватью с тем чувством ужаса, которое заставляет нас отступить перед змеей.
У Карла, которому многое объяснили признания Рене и, быть может, еще больше размышления в тишине, не осталось даже такого счастья, как сомнение.
Он отлично знал, отчего он умирает.
И потому, когда Екатерина подошла к его постели и протянула ему руку, такую же холодную, как ее взгляд, он вздрогнул от страха.
— Вы остаетесь, матушка? — спросил он.
— Да, сын мой, — ответила Екатерина, — мне надо поговорить с вами о важных вещах.
— Говорите, — сказал Карл, отодвигаясь еще дальше.
— Государь! — заговорила королева. — Вы утверждали сейчас, что ваши врачи — великие ученые…
— Я и сейчас это утверждаю.
— Но что же они делают с тех пор, как вы заболели?
— По правде говоря, ничего… Но если бы вы слышали, что они говорили… Честное слово, стоит заболеть ради того, чтобы послушать их лекции.
— В таком случае, сын мой, вы позволите мне сказать вам одну вещь?
— Ну конечно! Говорите, матушка.
— Я подозреваю, что все эти великие ученые ничего не понимают в вашей болезни.
— В самом деле?
— Быть может, они и видят следствия, но причина им непонятна.
— Возможно, — сказал Карл, не понимая, к чему клонит мать.
— Таким образом, они лечат симптомы, вместо того чтобы лечить болезнь.
— Клянусь душой, по-моему, вы правы, матушка! — воскликнул изумленный Карл.
— Так вот, сын мой, — продолжала Екатерина, — мое сердце и благо государства не могут вынести, чтобы вы болели так долго, а кроме того, болезнь может в конце концов тяжело повлиять на ваше душевное состояние, — вот почему я собрала самых сведущих ученых.
— В медицинской науке?
— Нет, в науке более глубокой, в науке, которая позволяет проникнуть не только в тело, но и в душу.
— Превосходная наука, — заметил Карл. — Почему только этой науке не обучают королей!.. Так, значит, ваши изыскания привели к какому-то результату? — спросил он.
— Да.
— К какому же?
— К тому, какого я ожидала, и сейчас я принесла вам, ваше величество, средство, которое должно исцелить и ваше тело, и ваш дух.
Карл вздрогнул. Он подумал, что мать, находя, что он умирает слишком долго, решила сознательно закончить то, что начала, сама того не зная.
— Где же оно, это самое средство? — спросил Карл, приподнявшись на локте и глядя на мать.
— Оно в самой болезни, — ответила Екатерина.
— В чем же заключается болезнь?
— Выслушайте меня, сын мой, — сказала Екатерина. — Вы когда-нибудь слышали о том, что бывают тайные враги, месть которых убивает жертву на расстоянии?
— Железом или ядом? — спросил Карл, ни на секунду не спуская глаз с бесстрастного лица матери.
— Нет, средствами, не менее надежными и не менее страшными.
— Объяснитесь!
— Верите ли вы, сын мой, в действие кабалистики и магии? — спросила флорентийка.
Карл сдержал недоверчивую, презрительную улыбку.
— Твердо верю, — ответил он.
— Так вот, это и есть источник ваших страданий, — поспешно произнесла Екатерина. — Некий враг вашего величества, не смея покуситься на вас прямо, замыслил погубить вас тайно. Против особы вашего величества он направил заговор, тем более страшный, что у него не было сообщников, и потому таинственные нити этого заговора до сих пор оставались неуловимыми.
— Честное слово, так оно и есть! — ответил Карл, возмущенный этой хитроумной ложью.
— А вы поищите получше, сын мой, — сказала Екатерина, — вспомните некоторые попытки к бегству, которое должно было обеспечить безнаказанность убийце.
— Убийце? — воскликнул Карл. — Вы говорите — убийце? Стало быть, меня пытались убить, матушка?
Екатерина лицемерно закатила сверкающие глаза под свои морщинистые веки.
— Да, сын мой. Вы, быть может, и сомневаетесь в этом, но я-то знаю наверно.
Комментариев нет