— Ага, — с улыбкой сказал Карл. — Так я и думал.
— Государь, если я не ошибаюсь, вон тот всадник в коричневом плаще — герцог Анжуйский, — сказал Генрих.
— Он самый, — подтвердил Карл. — Осади немного, Анрио, — я не хочу, чтобы нас увидели.
— Кто же эти люди в сероватых плащах и в меховых шапках? И что вон в той повозке? — спросил Генрих.
— Эти люди — польские послы, — ответил Карл, — в повозке — корона. А теперь, — сказал он, пуская лошадь в галоп по дороге к воротам Тампля, — едем, Анрио! Я видел все, что хотел видеть!
Глава 8 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛУВР
Когда Екатерина решила, что в комнате короля Наваррского все сделано — трупы стражников убраны, Морвель перенесен домой, ковры замыты, — она отпустила своих придворных дам, так как дело шло к полуночи, и попыталась заснуть. Но удар оказался слишком жестоким, а разочарование — слишком сильным. Ненавистный Генрих, постоянно ускользавший из ее ловушек, обычно смертельных, казалось, был храним какой-то непобедимой силой, которую Екатерина упорно называла случаем, хотя какой-то голос в глубине ее души говорил ей, что настоящее имя этой силы — судьба. Мысль о том, что слух о неудачном покушении, распространившись по Лувру и выйдя за его пределы, придаст Генриху и всем гугенотам еще большую уверенность в их будущем, приводила ее в бешенство, и, если бы этот самый случай, против которого она боролась столь несчастливо, свел ее сейчас с ее врагом, она с помощью висевшего у нее на поясе флорентийского кинжальчика несомненно победила бы судьбу, столь благосклонную к королю Наваррскому.
Лувр в 1572 году
Часы ночи, так медленно тянущиеся для тех, кто ждет или не спит, били одни вслед за другими, а Екатерина все не смыкала глаз Целый мир новых замыслов развернулся в ее уме, полном видений. Наконец на рассвете она встала с постели, сама оделась и направилась в покои Карла IX.
Стража, привыкшая к ее приходам в любое время дня и ночи, пропустила ее. Через переднюю она прошла в Оружейную палату. Но там она застала только бодрствующую кормилицу.
— Где мой сын? — спросила королева.
— Ваше величество! К нему запрещено входить до восьми часов.
— Запрещение не касается меня, кормилица!
— Оно касается всех. — Екатерина усмехнулась.
— Да, я знаю, — продолжала кормилица, — я хорошо знаю, что здесь ничто не может воспрепятствовать вашему величеству; я только молю внять просьбе простой женщины и не ходить дальше.
— Кормилица, мне надо поговорить с сыном.
— Я отопру только по приказу вашего величества.
— Откройте, кормилица, я требую! — сказала Екатерина.
Услышав этот голос, вызывавший большее уважение, а главное, больший страх, чем голос самого Карла, кормилица подала Екатерине ключ, но Екатерине он был не нужен. Она вынула из кармана свой ключ, быстро отперла дверь в покои сына, и под ее нажимом дверь распахнулась.
Спальня была пуста, постель не смята; борзая Актеон, лежавшая около кровати на медвежьей шкуре, встала, подошла к Екатерине и принялась лизать ее руки цвета слоновой кости.
— Вот как! Он ушел из дому, — нахмурив брови, сказала королева — Что ж, я подожду.
В мрачной решимости она задумчиво села у окна, которое выходило на Луврский двор и из которого был виден главный вход.
В течение двух часов она не сходила с места, неподвижная и белая, как мраморная статуя, и наконец увидела, что в Лувр въезжает отряд всадников с Карлом и Генрихом Наваррским во главе; она их узнала.
И тут она поняла все. Вместо того чтобы препираться с ней из-за ареста своего зятя. Карл увел его и этим спас.
— Слепец! Слепец! Слепец! — прошептала она и снова принялась ждать.
Минуту спустя в комнате послышались шаги со стороны Оружейной палаты.
— Государь, хотя бы теперь, когда мы уже в Лувре, — говорил Генрих, — скажите мне, почему вы меня увели и какую услугу вы мне оказали?
— Нет, нет, Анрио! — со смехом ответил Карл. — Когда-нибудь ты, быть может, узнаешь все, но пока что это тайна. Знай только одно: по всей вероятности, сейчас у меня будет из-за тебя страшная ссора с матерью.
Карл поднял портьеру и очутился лицом к лицу с Екатериной.
Из-за его плеча выглянуло бледное и взволнованное лицо Беарнца.
— А-а! Вы здесь, сударыня! — нахмурив брови, сказал Карл.
— Да, сын мой. Мне надо с вами поговорить, — отвечала Екатерина.
— Со мной?
— С вами наедине.
— Что делать? — сказал Карл, оборачиваясь к зятю. — Раз уж никак невозможно избежать этого, то чем скорее, тем лучше.
— Я оставляю вас, государь, — сказал Генрих.
— Да, да, оставь нас одних, — ответил Карл. — Ты ведь теперь католик, Анрио, так сходи к обедне и помолись за меня, а я останусь слушать проповедь.
Генрих поклонился и вышел.
Карл сам предупредил вопросы матери.
— Итак, — сказал он, пытаясь обратить дело в шутку — вы ждали меня, чтобы побранить, так ведь? Черт побери! Я непочтительно разрушил ваш замысел. Но — смерть дьяволу! — не мог же я позволить арестовать и посадить в Бастилию человека, который только что спас мне жизнь! Но и ссориться с вами мне тоже не хотелось: я хороший сын. К тому же, — добавил он шепотом, — Господь Бог карает детей, которые бранятся с матерью; пример — мой брат Франциск Второй[54]. Простите меня великодушно и признайтесь, что шутка недурна.
— Ваше величество, вы ошибаетесь, — возразила Екатерина, — дело это совсем не шуточное.
— Так я и знал! Знал, что так вы и посмотрите на это, черт меня возьми!
— Государь, ваш промах разрушил тщательно продуманный план, который должен был открыть нам весьма многое.
— Ба! План!.. Неужели какой-то провалившийся план может вас смутить — вас, матушка? Вместо него вы придумаете двадцать новых, и я обещаю, что помогу вам.
— Даже если бы вы и помогли мне, теперь слишком поздно: он предупрежден и будет начеку.
— Слушайте, — сказал король, — давайте поговорим откровенно. Что вы имеете против Анрио?
— То, что он заговорщик.
— Да, я понимаю, в этом вы постоянно его обвиняете! Но кто же в той или иной степени не занимается заговорами в этом прелестном королевском жилище, именуемом Лувр?
— Но он — больше, чем кто-либо, и он тем опаснее, что об этом никто и не подозревает.
— Скажите, какой Лоренцино![55]— сказал Карл.
— Послушайте, — сказала Екатерина, помрачневшая при упоминании этого имени, вызывавшем у нее в памяти одну из самых кровавых драм флорентийской истории, — вы можете доказать мне, что я не права.
— Каким образом, матушка?
— Спросите Генриха, кто был у него в спальне сегодня ночью.
— В его спальне… сегодня ночью?
— Да. И если он вам скажет…
Комментариев нет