Как мы сказали, Карл произнес эти слова тихо, но Генриху показалось, будто он услышал за нишей в изголовье кровати что-то похожее на подавленный крик ярости. Быть может, какое-то отверстие, проделанное в стене без ведома Карла, позволило Екатерине подслушивать эти предсмертные слова.
— Женщин? — чтобы вызвать Карла на объяснение, — переспросил король Наваррский.
— Да, Генрих, — ответил Карл. — Моя мать хочет быть регентшей, пока не вернется из Польши мой брат. Но слушай, что я тебе скажу; он не вернется.
— Как! Не вернется? — воскликнул Генрих, и сердце его глухо забилось от радости.
— Нет, не вернется, — подтвердил Карл, — его не выпустят подданные.
— Но неужели вы думаете, брат мой, — спросил Генрих, — что королева-мать не написала ему заранее?
— Конечно, написала, но Нансе перехватил гонца в Шато-Тьери и привез письмо мне. В этом письме она писала, что я при смерти. Но я тоже написал письмо в Варшаву, — а мое-то письмо дойдет, я в этом уверен, — и за моим братом будут наблюдать. Таким образом, по всей вероятности, Генрих, престол окажется свободным.
За альковом снова послышался какой-то звук, еще более явственный, нежели первый.
«Она несомненно там, — подумал Генрих, — она подслушивает, она ждет!».
Карл ничего не услышал.
— Я умираю, а наследника-сына у меня нет, — продолжал он.
Карл остановился; казалось, милая сердцу мысль озарила его лицо, и он положил руку на плечо короля Наваррского.
— Увы! — продолжал он. — Помнишь, Анрио, того бледного маленького ребенка, которого однажды вечером я показал тебе, когда он спал в шелковой колыбели, хранимый ангелом? Увы! Анрио, они его убьют!..
Глаза Генриха наполнились слезами.
— Государь! — воскликнул он. — Богом клянусь вам, что его жизнь я буду охранять день и ночь! Приказывайте, мой король!
— Спасибо! Спасибо, Анрио! — произнес король, изливая душу, что было совершенно не в его характере, но что вызывалось обстоятельствами. — Я принимаю твое обещание. Не делай из него короля… к счастью, он рожден не для трона, он рожден счастливым человеком. Я оставляю ему независимое состояние, а от матери пусть он получит ее благородство — благородство души. Может быть, для него будет лучше, если посвятить его служению церкви; тогда он внушит меньше опасений. Ах! Мне кажется, что я бы умер если не счастливым, то хоть по крайней мере спокойным, если бы сейчас меня утешали ласки этого ребенка и милое лицо его матери.
— Государь, но разве вы не можете послать за ними?
— Эх, чудак! Да им не уйти отсюда живыми! Вот каково положение королей, Анрио: они не могут ни жить, ни умереть, как хочется. Но после того, как ты дал мне слово, я чувствую себя спокойнее.
Генрих задумался.
— Да, мой король, я, конечно, дал вам слово, но смогу ли я сдержать его?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Разве я сам не в опале, разве я сам не в опасности так же, как он?.. Больше, чем он: ведь он ребенок, а я мужчина.
— Ты ошибаешься, — ответил Карл, — С моей смертью ты будешь силен и могуществен, а силу и могущество даст тебе вот это.
С этими словами умирающий вынул из-под подушки грамоту.
— Возьми, — сказал он.
Генрих пробежал глазами бумагу, скрепленную королевской печатью.
— Государь! Вы назначаете меня регентом? — побледнев от радости, — сказал Генрих.
— Да, я назначаю тебя регентом до возвращения герцога Анжуйского, а так как, по всей вероятности, герцог Анжуйский никогда не вернется, то этот лист дает тебе не регентство, а трон.
— Трон! Мне? — прошептал Генрих.
— Да, тебе, — ответил Карл, — тебе, единственно достойному, а главное — единственно способному справиться с этими распущенными придворными и с этими развратными девками, которые живут чужими слезами и чужой кровью. Мой брат герцог Алансонский — предатель, он будет предавать всех; оставь его в крепости, куда я засадил его. Моя мать захочет умертвить тебя — отправь ее в изгнание. Через три-четыре месяца, а может быть, и через год мой брат герцог Анжуйский покинет Варшаву и явится оспаривать у тебя власть — ответь Генриху папским бреве[83]. Я вел переговоры об этом через моего посланника, герцога Неверского, и ты немедленно получишь это бреве.
— О мой король!
— Берегись только одного, Генрих, — гражданской войны. Но, оставаясь католиком, ты ее избежишь, потому что гугенотская партия может быть сплоченной только при условии, если ты станешь во главе ее, а принц Конде не в силах бороться с тобой. Франция — страна равнинная, Генрих, следовательно, страна католическая. Французский король должен быть королем католиков, а не королем гугенотов, ибо французский король должен быть королем большинства. Говорят, что меня мучит совесть за Варфоломеевскую ночь. Сомнения — да! А совесть — нет. Говорят, что у меня из всех пор выходит кровь гугенотов. Я знаю, что из меня выходит: мышьяк, а не кровь!
— Государь, что вы говорите?
— Ничего. Если моя смерть требует отмщения, Анрио, пусть воздаст это отмщение Бог. Давай говорить только о том, что будет после моей смерти. Я оставляю тебе в наследство хороший парламент, испытанное войско. Опирайся на парламент и на войско в борьбе с единственными твоими врагами: с моей матерью и с герцогом Алансонским. В эту минуту раздались в вестибюле глухое бряцание оружия и военные команды.
— Это моя смерть, — прошептал Генрих.
— Ты боишься, ты колеблешься? — с тревогой спросил Карл.
— Я? Нет, государь, — ответил Генрих, — я не боюсь и не колеблюсь. Я согласен.
Карл пожал ему руку. В это время к нему подошла кормилица с питьем, которое она готовила в соседней комнате, не обращая внимания на то, что в трех шагах от нее решалась судьба Франции.
— Добрая кормилица! — сказал Карл. — Позови мою мать и скажи, чтобы привели сюда герцога Алансонского.
Глава 15 КОРОЛЬ УМЕР — ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!
Спустя несколько минут вошли Екатерина и герцог Алансонский, дрожавшие от страха и бледные от ярости. Генрих угадал: Екатерина знала все и в нескольких словах рассказала Франсуа. Они сделали несколько шагов и остановились в ожидании.
Генрих стоял в изголовье постели Карла.
Король объявил им свою волю.
— Ваше величество! — обратился он к матери. — Если бы у меня был сын, регентшей стали бы вы; если бы не было вас, регентом стал бы король Польский; если бы, наконец, не было короля Польского, регентом стал бы мой брат Франсуа. Но сына у меня нет, и после меня трон принадлежит моему брату, герцогу Анжуйскому, но он отсутствует. Рано или поздно он явится и потребует этот трон, но я не хочу, чтобы он нашел на своем месте человека, который, опираясь на почти равные права, станет защищать эти права и тем самым развяжет в королевстве войну между претендентами. Вот почему я не назначаю регентшей вас — ибо вам пришлось бы выбирать между двумя сыновьями, а это было бы тягостно для материнского сердца. Вот почему я не остановил своего выбора и на моем брате Франсуа — мой брат Франсуа мог бы сказать старшему брату: «У вас есть свой престол, зачем же вы его бросили?» Нет! Я выбирал такого регента, который может принять корону только на хранение и который будет держать ее под своей рукой, а не надевать на голову. Этот регент — король Наваррский. Приветствуйте его, ваше величество! Приветствуйте его, брат мой!
Комментариев нет