– Пожалуйста, милый, налейте чай… У меня что‑то сил нет. Чай у вас, наверно, получился на славу.
Он налил ей и себе.
– Хоть сегодня, Эмма, не отмахивайтесь от меня. Не обращайтесь со мной так, будто я пустое место. Поговорите со мной по‑человечески. Я, по‑моему, заслуживаю каких‑то настоящих слов.
– Настоящих слов? Вы меня запугиваете.
– Это я‑то вас запугиваю? Да я и не видел вас вот сколько времени! А вы знаете, как многого я от вас хочу.
– Да‑да. Не вы ли сказали, что хотите приблизительно всего. Притом второй раз. – Она засмеялась своим визгливым смешком.
Он придвинулся поближе.
– Ну так как же, Эмма?
Она обратила на него взгляд, тяжелый от отблесков какого‑то угасшего грустного света.
– Я никак не могла решить в те прежние дни, что это в вас – божественная простота или просто глупость.
– А теперь как думаете?
– Не знаю. Может, это божественная глупость, а бог дураков любит. Может быть, бог и сам дурак. Будьте добры, принесите мне таблетки, они на письменном столе.
Он повиновался и стоял перед ней переминаясь, чувствуя себя толстым и неуклюжим. Что‑то в комнате неуловимо изменилось.
– И почему мы вечно сражаемся? Почему не можем наконец жить в мире? Почему вы всегда стараетесь сбить меня с толку?
– Это ли называется сражаться? Я вас очень щадила, Хью. Ни разу не ударила так, чтобы действительно стало больно. А могла бы. Что до второго вашего вопроса, то слишком это соблазнительно. C’est plus fort que moi.
Она проглотила таблетку и запила чаем.
– Поговорите со мной по‑человечески! – Теперь в его голосе звучала откровенная мольба.
Эмма посмотрела на него все так же печально. Потом, словно сделав над собой усилие, сказала:
– Вы, значит, хотите настоящих слов? Хорошо, попробую. Заметили вы какие‑нибудь перемены в этой комнате?
Он огляделся. В гостиной появилось много нового. От символически ободранного вида, который она приобрела в результате опустошений, произведенных Линдзи, не осталось и следа. Появился новый ковер, новый книжный шкаф, новый письменный столик у окна, подушки, миниатюры, китайские вазы, которых здесь раньше не было, и на всех плоских поверхностях разместились крошечные вещицы – золоченые, серебряные, стеклянные. Комната снова оделась, разрядилась, как невеста.
– Боже милостивый! – воскликнул Хью.
– Что и говорить, не очень‑то вы наблюдательны.
– Это… для меня? – спросил он. Он был умилен, он уже корил себя, как сам не догадался накупить ей дорогих безделушек, чтобы заполнить пустые места.
– Нет, не для вас, – сказала Эмма. – Это для Джослин.
– Для кого?
– Для Джослин. Джослин Гастер. Это моя новая компаньонка. Преемница Линдзи.
– Что‑о? – Он воззрился на неё недоверчиво и тревожно.
– Право же, – сказала Эмма, – ваше неумение думать о ком бы то ни было, кроме себя, просто потрясающе. Как, по‑вашему, могу я жить одна, без компаньонки?
– Но ведь весь смысл был в том…
– Чтобы эту должность заняли вы? Нет, это исключается. Я требую много внимания. А вы к тому же так непрактичны. Хотите посмотреть её фотографию?
Она указала на толстый конверт, лежавший поодаль. Хью принес ей конверт, она вытащила из него большую фотографию и вложила ему в руку. Хью увидел темноволосую девушку, похожую на растрепанного мальчишку, с дерзким, насмешливым лицом. Он отложил снимок.
– Мне кажется, вы могли бы…
– Я хотела уже наверняка знать, что она приедет, – быстро заговорила Эмма. – Я всегда прошу их присылать карточки. А она хороша, правда? Такое умное лицо. И диплом у неё прекрасный. Кончила колледж второй, выпускные экзамены сдала третьей. Неплохо, а? Оксфорд, конечно. Мне подавай образованных. Линдзи я, правда, взяла plutot pour ses beaux yeux. Но Джослин, кроме всего прочего, по‑настоящему культурна и ужасно славная. Она приступает к работе на будущей неделе.
Хью стоял, глядя сверху на её лицо как у умной собаки, на котором глаза горели так печально и тревожно. Что он прочел в них, сострадание или жестокость? Мрачное предчувствие овладело им: скоро он узнает правду.
– Эмма, зачем вы приезжали в Грэйхеллок?
– Ах, это, – сказала она тем же тоном, точно он надоедает ей с пустяками. – У меня были на то причины.
– Какие?
– Это, по‑вашему, настоящие слова? Ну так будем продолжать. Мне хотелось увидеть жену Рэндла.
– Зачем?
– Просто хотелось удостовериться, что все будет хорошо.
– Что будет хорошо?
– То, что должно было случиться.
– Ну и как, все хорошо?
– Вы об Энн?
– Нет, о себе.
– Опять о себе! Не знаю. А насчет Энн… были у меня для Энн кое‑какие планы, и все могло бы получиться премило…
– Планы?
– Ну да. А у вас‑то не было никаких идей насчет её будущего?
Хью смотрел на неё в полном недоумении.
– Идей? Каких идей?
– Неважно. Все равно ничего не вышло. Простофиля она. Притом не единственная. А мне было любопытно, только и всего.
– Постойте, – сказал Хью. – Я не понимаю. Вы говорите так, будто сами все подстроили. Опять вы меня сбили с толку. Прошу вас…
– Подстроила? Как вы грубо выражаетесь. Нет‑нет. Но у меня были и другие причины. Я хотела решить насчет денег.
– Каких денег?
– Моих.
– Что решить?
– Кому их оставить.
– Но… почему сейчас? И почему там?
– Понимаете, – сказала она, – у меня появилась блестящая идея: пролезть в ваше семейство через ваших потомков. Вот когда я бы окончательно сбила вас с толку! Может быть, сбивать вас с толку и значит для меня любить вас.
– Не понимаю, – повторил Хью, уже смиренно, немного приободрившись от её мягкого, поддразнивающего тона.
– Я выбрала себе наследника. Из ваших внучат.
– Миранду?
– Нет, не Миранду. Она мне не понравилась. Пенна. Вот кто оказался счастливцем. Ловко придумано, правда?
Хью тяжело опустился на хрупкую, вышитую гладью банкетку, и она жалобно скрипнула. Ветер не унимался, кусты за окном дергались, как марионетки, потрескивал рефлектор, и голоса у него в мозгу продолжали ожесточенно спорить. Он спросил:
– Но почему? Почему?
– Надо же кому‑то их оставить! – сказала Эмма раздраженно. – Семьи у меня нет, если не считать двух родственниц, которых я терпеть не могу. Свой колледж я не люблю. Так что же мне делать? Оставлять их вам как будто нет смысла.
– Так или иначе, вы меня переживете. Но я удивлен.
– Я вас не переживу. Это, в сущности, и есть самое главное. – Она все смотрела на него, и взгляд её стал острее и тревожнее, словно она старалась убедить его в трудном споре.
– Вы хотите сказать?..
– Я больна, больна по‑настоящему. До сих пор я никому не говорила – пусть думают, что я просто мнительная дура. Но у меня что‑то с сердцем, от чего в любую минуту можно отправиться на тот свет. Конечно, может случиться и так, что я ещё много лет проживу. Но именно поэтому я торопилась побывать в Грэйхеллоке. Никогда не знаешь, сколько времени тебе отпущено.
Комментариев нет