В это‑то время, вернее, утром в тот самый день, когда Милдред у него завтракала, он получил письмо от Мари‑Лоры, сильно его встревожившее. Он нащупывал его в кармане, допивая «Линч‑Гиббон» 1955 года, и фразы из письма звучали у него в голове, пока он разговаривал с Милдред. Мари‑Лора, оказывается, все ещё была в Сингапуре. Насчет перевода в Индию у неё возникли сомнения. Феликс, когда узнал о предпринятом ею шаге, написал ей слегка язвительное письмо, и, хотя тут же послал вдогонку другое, ласковое, было ясно, что она обиделась. Она писала, что не собирается его преследовать, если она ему в тягость. Работа в Сингапуре пока ещё за ней. Между ними столько осталось недосказанного – в то время это не имело значения. Он вел себя как истый англичанин, и это было прекрасно, но теперь она за это расплачивается. Пусть простит её за слишком прямой вопрос – она не хочет умереть от избытка сдержанности и благоразумия. Хочет он снова с ней увидеться или нет? Расставаясь, он сказал, что хочет, и сказал достаточно пылко. Этой пылкостью она с тех пор и живет. Но может быть, это было сказано лишь для того, чтобы смягчить печаль разлуки? Может быть, теперь, когда он в Англии, она кажется ему далекой, нереальной? Может быть, в Англии есть другие женщины – другая женщина, он даже как‑то намекал на это, – с которой он забудет свою Мари‑Лору? И все‑таки, вспоминая их встречи, она чувствует, что они должны повториться. Она никогда этого не говорила прямо, но на случай, если он не понял, и чтобы не погибнуть от недоразумения, говорит сейчас: она его любит, она хочет выйти за него замуж и быть с ним всегда. И просит она одного: какого‑то ответа, пусть самого неопределенного, который не налагал бы на него никаких обязательств, но только помог бы ей принять решение.
Письмо это встревожило Феликса, и не только потому, что он лишний раз почувствовал, как дурно себя вел. Была тут и более глубокая причина. В своих отношениях с Мари‑Лорой он не поставил точки. И самое скверное было то, что сейчас ему не хотелось эту точку ставить. По письму он ощутил её всю, с головы до ног, и понял, что для него она еще, безусловно, существует. Не хотелось просить её, чтобы она его забыла. А что ещё он мог ей написать, не кривя душой?
– Просто отказываюсь понять, – говорила Милдред. – Не для забавы же она туда поехала. Ты заметил, как смутился Хью? Ему было ужасно неприятно, что мы её там застали.
– Вполне естественно, – сказал Феликс. (Je crois voir comment vous vous raidissez en lisant ceci.)
– Может быть, – сказала Милдред. – Милый Хью. Этой Эмме с её собачьим лицом он не достанется, я этого не допущу.
– А ты как думаешь, Хью догадывается о твоих добрых намерениях? (Vous preferez que les chosesarrivent sans avoir besoin d’etre decidees.)
– Разумеется, нет, мой милый! Он как новорожденный младенец, всегда таким был. Он воображает, что я большая, разумная, взрослая, этакий мохнатый старый друг, вроде Нэны из «Питера Пэна».
Феликс рассмеялся.
– Так что его ждет сюрприз? (Je ne veux pas que tout finisse entre nous.)
– Это если выйдет по‑моему? Не уверена. Он может ничего и не узнать. Иногда мне кажется, что в этом была бы самая прелесть. Я хочу проглотить его так, чтобы он и не заметил.
– Что‑нибудь он, вероятно, все же почувствует! Бренди хочешь, Милдред? Или куэнтро? (Mon beau Felix, je ne veux pas mourir a force d’etre raisonnable).
– Да, спасибо, немножко куэнтро. Завтрак был просто прелестный. Ах, Феликс, милый, как бы мне хотелось, чтобы ты был посмелее! Я могу вдохнуть в человека смелость, когда это может мне повредить, а когда мне это нужно – не могу. Я даже собственную смелость не могу проявить. Связана по рукам и по ногам.
– Я тоже, – сказал Феликс. – Закурить можно? (Je vous aime de tout mon etre, je desire vous epouser, etre avec vous pour toujours.)
– Конечно, кури. Зачем ты вечно меня об этом спрашиваешь? А тебе нет нужды чувствовать себя связанным. Ты можешь поговорить с Энн без обиняков.
– Давай кончим об этом, хорошо? – сказал Феликс и тут же добавил: – Ты знаешь, по‑моему, Миранда меня не любит. В прошлый раз мне опять это показалось. (Felix, Felix, souhaitez vous vraiment me revoir?)
– Перестань выдумывать препятствия, – сказала Милдред. – Миранда не любит никого, кроме самой себя и, может быть, своего папаши. Она бы тебя стерпела. Честное слово, и так все достаточно трудно, так нечего ещё приплетать сюда Миранду. Нет, послушай моего совета. Если ты ждешь, чтобы Рэндл ушел официально, то рискуешь прождать до скончания века.
– Не знаю, – отозвался Феликс, оживляясь. – Не знаю.
– Могу тебе назвать одну причину, почему Рэндл никогда не уйдет, то есть не уйдет официально.
– Об этом я уже думал.
– Вот именно. В кармане пусто. Он просто не может смыться.
Феликс угрюмо помолчал.
– Ну, и что дальше?
Милдред задумалась.
– Может быть, предложить ему денег взаймы?
Феликс расхохотался.
– А ты знаешь, я думаю, он бы их принял!
– Конечно, принял бы. Во всяком случае, это можно бы сделать анонимно. Нет, серьезно, Феликс, как ты думаешь? Наверно, он бы запросил немало.
– Милдред, есть же все‑таки предел!
– Разве? Говорят, на войне и в любви все средства хороши. А ты к тому же военный.
– Да. И на войне, слава богу, не все средства хороши, а когда будет так, я подам в отставку. И в любви то же самое.
– Война в наше время так страшна, что о хороших средствах говорить не приходится. А с любовью и всегда так было. Энн, вероятно, ждет не дождется, чтобы ты взял её штурмом.
– Не думаю, – отрезал Феликс.
– Ну а он не уйдет. У него нет денег. Он не уйдет, не может уйти. Вот так‑то.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
18
– Они друг в друге души не чают, – сказал Рэндл.
Был поздний вечер. В квартире Хью на Бромтон‑сквер шторы были задернуты. Днем Лондон задыхался от жары, а теперь над ним дрожала душная лиловая тьма, густая и неподвижная.
Хью и Рэндл вместе обедали, и пообедали на славу. А вернувшись из ресторана, пили бренди. К удивлению Хью, вечер прошел приятно. Когда Рэндл позвонил ему и предложил повидаться, он было заподозрил какой‑то подвох. Но за обедом они говорили на всякие нейтральные темы и так сумели найти прежний товарищеский тон, что Хью уже готов был поверить, что Рэндл только для этого и пришел к нему. Лишь теперь, совсем поздно, прозвучали имена обеих женщин. Хью взглянул на часы.
Комментариев нет