– Ну, сударь, – заговорил Фуке, – от таких вещей не отказываются. Отвечайте же – принимаете ли вы мое предложение?
– Невозможно… – пробормотал Ванель.
Арамис сжал губы, лицо его как бы затуманилось облаком. За этим облаком чувствовалась гроза. Он все так же держал Ванеля за отворот его платья.
– Вы купили должность за миллион четыреста тысяч ливров, не так ли? Вам будет дано сверх того еще миллион пятьсот тысяч. Вы заработаете полтора миллиона только на том, что посетили господина Фуке и он протянул вам руку. Вот вам сразу и честь и выгода, господин Ванель.
– Не могу, – глухо ответил Ванель.
– Хорошо! – произнес Арамис и неожиданно разжал пальцы; Ванель, куртку которого он так крепко держал до этого, отлетел назад. – Хорошо, теперь достаточно ясно, зачем вы сюда явились!
– Да, это ясно, – подтвердил Фуке.
– Но… – начал Ванель, пытаясь осмелеть перед слабостью этих благородных людей.
– Мошенник, кажется, хочет возвысить голос! – произнес Арамис тоном властелина, повелевающего всем миром.
– Мошенник? – повторил Ванель.
– Я хотел сказать – негодяй, – добавил Арамис, к которому вернулось его хладнокровие. – Ну, что ж, вытаскивайте ваш договор. Он у вас должен быть где‑нибудь под рукой, в каком‑нибудь из карманов, как под рукой у убийцы его пистолет или кинжал, спрятанный под плащом.
Ванель пробормотал что‑то невнятное.
– Довольно! – крикнул Фуке. – Подавайте сюда договор!
Ванель дрожащей рукой начал рыться в кармане; он вытащил из него бумажник, и в тот момент, когда он подавал Фуке договор, из бумажника выпала какая‑то другая бумага. Арамис поспешно поднял ее, так как узнал почерк, которым эта бумага была написана.
– Простите, это черновик договора, – пробормотал Ванель.
– Вижу, – сказал Арамис с улыбкой, разящей сильнее удара бичом, – вижу и в восхищении от того, что этот черновик написан рукой господина Кольбера. Взгляните‑ка, мон‑сеньор.
И он передал черновик Фуке, который убедился в правоте Арамиса. Этот вдоль и поперек исчерканный договор со множеством добавлений, с полями, совершенно черными от поправок, был живым доказательством интриги Кольбера и окончательно открыл глаза его жертве.
– Ну? – прошептал Фуке.
Ошеломленный Ванель, казалось, готов был провалиться сквозь землю.
– Ну, – начал Арамис, – если бы вы не носили имя Фуке, если бы ваш враг не назывался Кольбером, если бы против вас был один этот презренный вор, я бы сказал вам – отказывайтесь… подобная гнусность освобождает вас от вашего слова; но эти люди подумают, что вы испугались, – они станут меньше бояться вас; итак, монсеньор, подписывайте!
И он подал ему перо.
Фуке пожал Арамису руку, но вместо копии, которую ему подавали, взял черновик.
– Простите, не эту бумагу, – остановил его Арамис. – Она слишком ценная, и вам следовало бы оставить ее у себя.
– О нет, – отвечал Фуке, – я поставлю подпись на акте, собственноручно написанном господином Кольбером. Итак, я пишу: «Подтверждаю руку». – И, подписав, он добавил: – Берите, господин Ванель.
Ванель схватил бумагу, подал деньги и заторопился к выходу.
– Погодите, – сказал Арамис. – Уверены ли вы, что тут все деньги сполна? Деньги необходимо считать, господин Ванель, особенно когда господин Кольбер дарит их женщинам. Ведь он не отличается безграничною щедростью господина Фуке, ваш достойнейший господин Кольбер.
И Арамис, скандируя каждое слово чека, излил весь свой гнев, все скопившееся в нем презрение, каплю за каплей, на негодяя, который в течение четверти часа выносил эту пытку. Потом он приказал ему удалиться, и не при помощи слов, а жестом, как отмахиваются от какого‑нибудь наглого деревенщины или отсылают лакея.
По уходе Ванеля прелат и министр, пристально глядя друг другу в глаза, несколько мгновений хранили молчание.
Арамис первый нарушил его:
– Так вот, с кем сравните вы человека, который, перед тем как сражаться с разъяренным, одетым в доспехи и хорошо вооруженным врагом, обнажает грудь, бросает наземь оружие и посылает противнику воздушные поцелуи? Прямота, господин Фуке, есть оружие, нередко применяемое мерзавцами против честных людей, и это приносит им порою успех. Вот почему и честным людям следовало бы пускаться на плутовство и обман, если имеешь дело с мошенниками. Вы могли бы убедиться тогда, насколько сильнее стали бы эти честные люди, не утратив при этом порядочности.
– Но их действия назвали бы действиями мошенников.
– Нисколько; их назвали бы, может быть, своевольными, но вполне честными действиями. Но раз вы с этим Ванелем покончили, раз вы лишили себя удовольствия уничтожить его, отказавшись от вашего слова, раз вы сами вручили ему единственное оружие, которое может вас погубить…
– О, друг мой, – произнес с грустью Фуке, – вы напоминаете мне того учителя философии, о котором на днях рассказывал Лафонтен… Он видит тонущего ребенка и произносит пред ним целую речь по всем правилам риторического искусства.
Арамис улыбнулся.
– Философ – согласен; учитель – согласен; тонущий ребенок – тоже согласен; но ребенок, который будет спасен, вы еще увидите это! Однако прежде поговорим о делах.
Фуке посмотрел на него недоумевающим взглядом:
– Вы рассказывали мне как‑то о празднестве в Во, которое предполагали устроить?
– О, – сказал Фуке, – то было в доброе старое время!
– И на это празднество король, кажется, сам себя пригласил?
– Нет, мой милый прелат, – это Кольбер посоветовал королю пригласить себя самого на празднество в Во.
– Да, потому что это празднество обошлось бы так дорого, что вы должны были бы разориться окончательно?
– Вот именно. В доброе старое время, как я сказал, я гордился возможностью показать моим недругам неисчерпаемость моих средств; я почитал для себя честью повергать их в смятение, бросая пред ними миллионы, тогда как они ожидали моего разорения; но теперь мне необходимо рассчитаться с казной, с королем, с собою самим; теперь мне необходимо стать скаредом; я сумею доказать всем, что, располагая грошами, я поступаю так же, как если бы располагал мешками пистолей, и начиная с завтрашнего дня, когда будут проданы мои экипажи, заложены принадлежащие мне дома и урезаны мои траты…
– Начиная с завтрашнего дня, – спокойно перебил Арамис, – вы будете, друг мой, без устали заниматься приготовлениями к прекрасному празднеству в Во, о котором когда‑нибудь станут упоминать как об одном из героических великолепий вашего доброго старого времени.
– Вы не в своем уме, шевалье!
– Я? Вы же сами не верите этому.
– Да знаете ли вы, сколько может стоить самое что ни на есть скромное празднество в Во? Четыре или пять миллионов.
– Я не говорю о самом что ни на есть скромном празднестве, дорогой суперинтендант.
– Но поскольку празднество дается в честь короля, – отвечал Фуке, не поняв Арамиса, – оно не может быть скромным.
– Конечно, оно должно быть самым что ни на есть роскошным.
– Тогда мне придется истратить от десяти до двенадцати миллионов.
Комментариев нет