За порогом его новый министр остановил капитана и сказал:
– Возможно ли, господин д’Артаньян, чтобы человек с таким острым глазом, как вы, не понял меня с первого взгляда?
– Господин Кольбер, – отвечал капитан, – солнечный луч, светящий прямо в глаза, мешает разглядеть самый яркий костер. Человек, стоящий у власти, излучает сияние, вы это знаете, и раз вы достигли ее, зачем вам преследовать и дальше несчастного, которого постигла немилость и который упал с такой высоты?
– Мне, сударь? О, я никогда не стану его преследовать. Я хотел управлять финансами, и управлять ими единолично, потому что я и в самом деле честолюбив и особенно потому, что я глубоко верю в присущие мне достоинства. Я знаю, что золото всей страны окажется предо мною, а я люблю смотреть на золото короля. Если мне доведется прожить еще тридцать лет, то ни один денье в течение этих тридцати лет не прилипнет к моим рукам: на это золото я построю хлебные склады, величественные здания, города; я углублю гавани; я создам флот, я снаряжу корабли, которые понесут имя Франции к самым далеким народам и племенам; я создам библиотеки и академии; я сделаю Францию первой страной в мире, и притом самой богатой. Вот причины моей нелюбви к господину Фуке, который мешал мне действовать. А потом, когда я буду великим и сильным, когда Франция будет велика и сильна, тогда и я также воскликну: «Милосердие!»
– Вы произнесли это слово. Давайте попросим у короля свободу для господина Фуке. Он преследует его, думая только о вас.
– Сударь, – ответил Кольбер, – вы знаете, что это вовсе не так и что король испытывает личную ненависть к господину Фуке. И не мне говорить вам об этом.
– Она утомит короля, он забудет о ней.
– Король ничего не забывает, господин д’Артаньян… Погодите, король вызывает дежурных к себе и отдаст сейчас какое‑то приказание: я не влиял на него, не так ли? Слушайте!
Король действительно вызвал секретарей.
– Господин д’Артаньян? – спросил он.
– Я здесь, ваше величество.
– Дайте двадцать мушкетеров господину де Сент‑Эньяну для охраны господина Фуке.
Д’Артаньян и Кольбер обменялись взглядами.
– Из Анжера, – распорядился король, – пусть перевезут арестованного в Париж, в Бастилию.
– Вы были правы, – шепнул Кольберу капитан мушкетеров.
– Сент‑Эньян, – продолжал король, – вы пристрелите всякого, кто заговорит с господином Фуке в пути.
– А я, ваше величество, я тоже должен молчать? – спросил де Сент‑Эньян.
– Вы, сударь, будете говорить с ним только в присутствии мушкетеров.
Де Сент‑Эньян поклонился и вышел, чтобы приступить к исполнению полученного им приказания.
Д’Артаньян тоже хотел удалиться, но король задержал его.
– Сударь, – приказал он, – отправляйтесь незамедлительно и примите под мою руку остров и крепость Бель‑Иль‑ан‑Мер, принадлежавшие господину Фуке.
– Хорошо, ваше величество. Я поеду один?
– Вы возьмете с собой столько войск, сколько понадобится, чтобы не потерпеть неудачи, если крепость окажет сопротивление.
Шепот льстивого недоверия к возможности подобного факта раздался между придворными.
– Такие вещи случались, – подтвердил д’Артаньян.
– Я видел их собственными глазами в дни моего детства и не желаю видеть их снова. Вы меня поняли? Идите, сударь, и возвращайтесь не иначе, как с крепостными ключами.
Кольбер подошел к д’Артаньяну.
– Вот поручение, – сказал он, – за которое, если вы его выполните как следует, вы получите маршальский жезл.
– Почему вы говорите: если вы его выполните как следует?
– Потому что это поручение весьма трудное. К тому же на Бель‑Иле ваши друзья, а таким людям, как вы, господин д’Артаньян, не так‑то просто перешагнуть через трупы друзей ради того, чтобы добиться успеха.
Д’Артаньян опустил голову; Кольбер возвратился в кабинет короля.
Спустя четверть часа капитан получил приказ, предписывающий в случае сопротивления взорвать до основания крепость Бель‑Иль. Этим приказом ему также вручалось право казнить или миловать местных жителей и беглецов, укрывшихся в крепости; особо предписывалось не выпускать из нее ни души.
«Кольбер был прав, – подумал д’Артаньян. – Мой маршальский жезл стоил бы жизни моим друзьям. Только здесь забывают, что они не глупее птиц и не станут дожидаться руки птицелова, чтобы расправить крылья и улететь. И эту руку я им так хорошо покажу, что у них будет достаточно времени, чтобы увидеть ее. Бедный Портос! Бедный Арамис! Нет, моя слава не будет стоить вам ни одного перышка».
Приняв это решение, д’Артаньян собрал войска короля, погрузил их в Пембефе и, не потеряв ни минуты, снялся с якоря и поплыл на всех парусах.
XXIII. Бель‑Иль‑ан‑Мер
На краю мола, на который яростно наседал вечерний прибой, прогуливались, взявшись за руки, два человека. Они оживленно беседовали, и ни одна душа не могла расслышать их слов, уносимых одно за другим порывами ветра вместе с белою пеной, вздымаемой гребнями волн.
Солнце только что опустилось в бескрайнюю хлябь океана – в эти минуты оно было похоже на гигантское, пышущее багровым жаром горнило.
Время от времени один из этих людей оборачивался к востоку, как бы вопрошая с мрачным беспокойством пустынное море. Другой, всматриваясь в лицо своего спутника, пытался, казалось, разгадать значение его взглядов. Затем, оба безмолвные, одолеваемые мрачными мыслями, они возобновляли прогулку.
Эти два человека – все, конечно, узнали их – были Портос с Арамисом, преследуемые законом и укрывшиеся на Бель‑Иле после крушения всех надежд и великого плана г‑на д’Эрбле.
– Что бы вы ни говорили, мой дорогой Арамис, – повторял Портос, с силой вдыхая в себя просоленный воздух и наполняя им свои могучие легкие, – что бы ни говорили вы, а все же исчезновение всех рыбачьих лодок, вышедших отсюда в течение последних двух дней, – вещь не совсем обычная. На море не было бури. Погода стояла спокойная, не заметно было даже небольшого волнения. Но если бы и была буря, не могли же погибнуть все наши лодки. Хоть какая‑нибудь из них осталась бы невредимой. Повторяю, это в высшей степени странно. Подобное исчезновение лодок чрезвычайно удивляет меня.
– Вы правы, друг мой Портос; вы, несомненно, правы. Это верно, тут и впрямь есть что‑то необъяснимое.
– К тому же, – добавил Портос, мысли которого несколько оживились, поскольку ваннский епископ согласился с его замечанием, – тут обращает на себя внимание странная вещь: если бы эти лодки и в самом деле погибли, то на берегу были бы найдены их обломки или какие‑нибудь вещи погибших. Между тем ничего такого не обнаружено.
– Да, я так же, как вы, думал об этом.
– Обратили ли вы внимание и на то, что два остававшихся на острове парусника, которые отправлены мною на поиски остальных…
Арамис внезапно прервал своего собеседника: он вскрикнул, сопровождая свое восклицание таким резким движением, что Портос остановился как вкопанный.
Комментариев нет