Габара летела, рассекая воды Луары. Безоблачная погода и один из тех роскошных восходов солнца, которые зажигают багряным заревом окрестности, придавали реке облик ничем не смущаемой безмятежности и покоя.
Течение и лодка несли Фуке, как крылья уносят птицу; так доплыл он без всяких происшествий до Божанси.
Суперинтендант надеялся прибыть в Нант раньше кого бы то ни было; там он рассчитывал повидаться с нотаблями и заручиться поддержкой виднейших представителей генеральных штатов; он хотел сделаться необходимым для них, что было нетрудно человеку его дарований, и отсрочить грозящую катастрофу, если ему не удастся совсем отвести ее.
– В Нанте, – говорил Гурвиль, – вы или мы с вами вместе выведаем, кроме того, намерения наших врагов; у нас будут наготове лошади, чтобы добраться до непроходимого Пуату, лодка, чтобы добраться до моря, а раз мы будем у моря, недалеко и Бель‑Иль, неприступная крепость. К тому же, вы видите, никто не следит за вами и никто вас не преследует.
Но едва он успел произнести эти слова, как вдалеке за излучиной реки показались мачты большой габары, плывшей так же, как они, вниз по течению. Гребцы лодки Фуке, увидев эту габару, стали обмениваться удивленными восклицаниями.
– Что случилось? – спросил Фуке.
– Дело в том, монсеньор, – ответил хозяин лодки, – что тут и впрямь что‑то совершенно невиданное – габара мчится, как ураган.
Гурвиль вздрогнул и вышел на палубу, чтобы узнать, что же там происходит. Фуке не поднялся с места, но попросил Гурвиля со сдержанной подозрительностью:
– Посмотрите, в чем дело, дорогой друг.
Габара только что вышла из‑за излучины. Она шла так быстро, что за ней дрожала освещенная солнцем белая борозда – след, оставляемый ею.
– Как они идут, черт возьми! – повторил хозяин. – Как же они, черти, идут! Должно быть, им здорово платят. Я не думал до этого, что могут быть весла лучше наших, но вот эти доказывают мне, пожалуй, обратное.
– Еще бы! – воскликнул один из гребцов. – Их двенадцать, а нас только восемь.
– Двенадцать! – удивился Гурвиль. – Двенадцать гребцов! Это просто непостижимо!
Восемь – это было предельное число гребцов на габарах, и даже король довольствовался теми же восемью веслами. Такая честь была оказана и суперинтенданту финансов, впрочем, скорее ввиду спешности его поездки, чем для того, чтобы достойно принять его.
– Что это значит? – сказал Гурвиль, тщетно стараясь разглядеть путешественников под парусиной уже хорошо видной палатки.
– Основательно же они спешат, – заметил хозяин га‑бары. – Только это никак не король.
Фуке вздрогнул.
– Почему вы думаете, что там нет короля? – поинтересовался Гурвиль.
– Прежде всего потому, что нет белого знамени с лилиями, которое всегда развевается на королевских габарах.
– И, – добавил Фуке, – потому, что еще вчера король был в Париже.
Гурвиль бросил на него взгляд, который должен был означать: «Но ведь и вы там были вчера».
– А из чего видно, что они так уж спешат? – спросил он, чтобы выиграть время.
– Из того, сударь, – ответил хозяин, – что эти люди должны были выехать гораздо позже, чем мы, а между тем они почти догнали нас.
– Но кто вам сказал, что они не выехали из Божанси или, быть может, даже из Ниора?
– Ниже Орлеана мы не видели ни одной столь же быстроходной габары. Эти люди едут из Орлеана и очень торопятся, сударь.
Фуке и Гурвиль обменялись взглядами. Хозяин лодки заметил их беспокойство. Гурвиль, чтобы ввести его в заблуждение, как бы походя бросил ему:
– Это, должно быть, кто‑нибудь из наших друзей; он побился об заклад, что догонит нас. Ну что ж, заставим его проиграть пари и не дадим ему одержать верх над нами.
Хозяин не успел раскрыть рта для ответа, что это решительно невозможно, как Фуке высокомерно произнес:
– Если кто‑нибудь хочет приблизиться к нам, давайте предоставим ему эту возможность.
– Можно попробовать, монсеньор, – робко вставил хозяин габары. – Эй, вы, пошевеливайтесь!
– Нет, – приказал Фуке, – напротив, сейчас же остановитесь!
– Монсеньор, это же безумие! – прошептал Гурвиль.
– Остановитесь сейчас же! – настойчиво повторил Фуке.
Восемь весел разом остановились и, сопротивляясь течению, дали габаре обратный ход. Она застыла на месте.
Двенадцать гребцов на другой габаре сначала не заметили этого маневра первой габары и продолжали сильными рывками продвигать лодку вперед, так что она подошла на расстояние мушкетного выстрела. У Фуке было плохое зрение. Гурвилю мешало солнце, светившее ему прямо в глаза; один лишь хозяин с зоркостью, присущей людям, привыкшим бороться с разбушевавшимися стихиями, отчетливо видел пассажиров соседней габары.
– Я их хорошо вижу! – воскликнул он. – Их только двое.
– А я ничего не вижу, – заметил Гурвиль.
– Скоро и вы их увидите: еще несколько ударов веслами, и между ними и нами останется каких‑нибудь двадцать шагов.
Но предсказанного хозяином не случилось; вторая габара сделала то же, что по приказанию Фуке сделала первая, и, вместо того чтобы приблизиться к мнимым друзьям, резко остановилась посредине реки.
– Ничего не понимаю! – сказал хозяин.
– И я, – проговорил вслед за ним Гурвиль.
– Вы так хорошо видите пассажиров этой габары, хозяин, – попросил из своей каюты Фуке, – постарайтесь же, пока мы не удалились от них, описать их наружность.
– Мне казалось, что их там всего двое; теперь, однако, я вижу лишь одного.
– Каков он собой?
– Черноволосый, широкий в плечах человек с короткою шеей.
В этот момент темное облако закрыло собою солнце. Гурвиль, продолжавший смотреть, прикрыв рукою глаза, увидел то, что искал и, бросившись с палубы в каюту Фуке, произнес взволнованным голосом:
– Это Кольбер!
– Кольбер? – повторил Фуке. – Как странно! Нет, это никак не возможно!
– А я утверждаю, что это он, и никто иной; и он тоже узнал меня и скрылся в палатке, что на корме. Быть может, король посылает его, чтобы передать нам повеление возвратиться.
– В таком случае он подошел бы поближе, а не стоял бы неподвижно на месте. Что ему нужно?
– Он, должно быть, следит за нами.
– Я не люблю неясностей! – воскликнул Фуке. – Пойдем прямиком на него!
– О, не делайте этого, монсеньор, не останавливайтесь, молю вас; его габара полна вооруженных людей.
– Неужели вы думаете, что он арестует меня? Почему же он не делает этого?
– Монсеньор, я считаю, что идти навстречу чему бы то ни было, даже собственной гибели, – значит, уронить ваше достоинство.
– А терпеть, чтобы за тобой следили, как за преступником?
– Ничто не говорит о том, что за вами следят; немного терпения, монсеньор.
– Что же нам делать?
– Больше не останавливаться; вы плывете с такой быстротой исключительно из‑за желания выполнить поскорее приказ короля. Придется налечь на весла. Скоро все выяснится.
– Это верно. Раз они продолжают стоять, поехали! Трогайте!
Комментариев нет