Обрыв

– Не знаю, что‑то есть. Она мне не говорит, а я не спрашиваю, но вижу. Боюсь, не опять ли там что‑нибудь!.. – прибавила Вера, внезапно охлаждаясь и переходя от дружеского тона к своей грустной задумчивости.

В то время как Райский уходил от нее, Тушин прислал спросить ее, может ли он ее видеть. Она велела просить.

XIX

Бабушка выслала Пашутку и заперла дверь кабинета, когда пришел Райский. Сама она была очевидно расстроена. Райский испугался.

– Не случилось ли чего‑нибудь неприятного, бабушка? – спросил он, садясь против нее.

– Что должно было случиться, то и случилось, – печально сказала она, глядя в сторону.

– Скажите скорей, я – как на иголках!

– Старый вор Тычков отмстил нам с тобой! Даже и обо мне где‑то у помешанной женщины откопал историю… Да ничего не вышло из того… Люди к прошлому равнодушны, – а я сама одной ногой в гробу и о себе не забочусь. Но Вера…

Она вздохнула.

– Что такое?

– Ее история перестает быть тайной… В городе ходят слухи… – шептала Татьяна Марковна с горечью. – Я сначала не поняла, отчего в воскресенье, в церкви, вице‑губернаторша два раза спросила у меня о Вере – здорова ли она, – и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я взглянула кругом – у всех на лицах одно: «Что Вера?» Была, говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили…

– Ужели что‑нибудь вышло наружу?

– Настоящая беда, слава Богу, скрыта. Я вчера через Тита Никоныча узнала кое‑что. Сплетня попадает не в того…

Бабушка отвернулась.

– В кого же?

– В Ивана Ивановича – это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, – он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?

Райский сделал утвердительный знак головой.

– Знаешь? Ну, – вот теперь Вера да Тушин у всех на языке.

– Как же я тут попал? Вы говорите, что Тычков и меня припутал?

– А тебя приплела Полина Карповна! В тот вечер, как ты гулял поздно с Верой, она пошла искать тебя. Ты что‑то ей наговорил – должно быть, на смех поднял, – а она поняла по‑своему и припутала и тебя! Говорит, что ты влюблен был в Веру, а она будто отбила, «извлекла» тебя из какой‑то «пропасти», из обрыва, что ли! Только это и ладит. Что у вас там такое с ней было и о чем ты секретничал с Верой? Ты, должно быть, знал ее тайны и прежде, давно, а от бабушки прятал «ключи»! Вот что и вышло от этой вашей «свободы»!

Она вздохнула на всю комнату.

Райский сжал кулаки.

– Мало было этой старой чучеле! Завтра я ей дам такой сеанс… – сказал он с угрозой.

– Нашел на ком спрашивать! На нее нечего пенять, она смешна, и ей не поверили. А тот старый сплетник узнал, что Вера уходила, в рожденье Марфеньки, с Тушиным в аллею, долго говорила там, а накануне пропадала до ночи и после слегла, – и переделал рассказ Полины Карповны по‑своему. «Не с Райским, говорит, она гуляла ночью и накануне, а с Тушиным!..» От него и пошло по городу! Да еще там пьяная баба про меня наплела… Тычков все разведал…

Татьяна Марковна потупила взгляд в землю; у ней в лице показалась на минуту краска.

– А, это другое дело! – серьезно сказал Райский и начал в волнении ходить по комнате. – Ваш урок не подействовал на Тычкова, так я повторю его иначе…

– Что ты затеваешь? Боже тебя сохрани! Лучше не трогай! Ты станешь доказывать, что это неправда, и, пожалуй, докажешь. Оно и не мудрено, стоит только справиться, где был Иван Иванович накануне рожденья Марфеньки. Если он был за Волгой, у себя, тогда люди спросят, где же правда!.. с кем она в роще была? Тебя Крицкая видела на горе одного, а Вера была…

Татьяна Марковна опустила голову.

Райский бросился на кресло.

– Что же делать? – сказал он в тоске за Веру.

– Что Бог даст! – в глубокой печали шептала Татьяна Марковна. – Бог судит людей через людей – и пренебрегать их судом нельзя! Надо смириться. Видно, мера еще не исполнилась!..

Опять глубокий вздох.

Райский ходил по кабинету. Оба молчали, сознавая каждый про себя затруднительное положение дела. Общество заметило только внешне признаки какой‑то драмы в одном углу. Отчуждение Веры, постоянное поклонение Тушина, независимость ее от авторитета бабушки – оно знало все это и привыкло.

Но к этому прибавилось какое‑то туманное пятно; суетливость Райского около Веры замечена уже была давно и даже дошла до слуха Ульяны Андреевны, которая и намекнула ему об этом в свидании. Крицкая тоже заметила и, конечно, не была скромна на этот счет. Почтительное поклонение Тушина замечали все, и не одна Татьяна Марковна прочила его в женихи Вере.

В городе вообще ожидали двух событий: свадьбы Марфеньки с Викентьевым, что и сбылось, – и в перспективе свадьбы Веры с Тушиным. А тут вдруг, против ожидания, произошло что‑то непонятное. Вера явилась на минуту в день рождения сестры, не сказала ни с кем почти слова и скрылась с Тушиным в сад, откуда ушла к себе, а он уехал, не повидавшись с хозяйкой дома.

От Крицкой узнали о продолжительной прогулке Райского с Верой накануне семейного праздника. После этого Вера объявлена была больною, заболела и сама Татьяна Марковна, дом был назаперти, никого не принимали. Райский ходил как угорелый, бегая от всех; доктора неопределенно говорили о болезни…

О свадьбе ни слуху ни духу. Отчего Тушин не делает предложения, или, если сделал, отчего оно не принято? Падало подозрение на Райского, что он увлек Веру: тогда – отчего он не женится на ней? Общественное мнение неумолимо требовало на суд – кто прав, кто виноват, – чтобы произнести свой приговор.

И Татьяна Марковна, и Райский – чувствовали тяжесть положения и боялись этого суда – конечно, за Веру. Вера не боялась, да и не знала ничего. Не до того ей было. Ее поглощала своя внутренняя тревога, ее язва – и она все силы свои устремила на ее утоление, и пока напрасно.

– Бабушка! – вдруг сказал Райский после долгого молчания, – прежде всего надо вам самим все сказать Ивану Ивановичу. Как он примет эту сплетню: он ее герой – он и судья, как решит – так и поступите. А его суда не бойтесь. Я теперь знаю его – он решит правильно. Вере он зла не пожелает; он ее любит – я видел это, хотя мы о ней ни слова не сказали. Он мучается ее участью больше, нежели своей. В нем разыгрывается двойная трагедия. Он и сюда приехал со мной, потому что растревожился вашим письмом ко мне… конечно, за нее. А потом уж я побываю у Полины Карповны, а может быть, повидаюсь и с Тычковым…