— Конечно. Там нет ничего особенного. Я хочу когда-нибудь начать делать действительно дорогие туфли, как «Феррагамо».

— О, у нас нет ничего похожего. Я родом из небольшого городка и, пока я не попала сюда, никогда не слышала, чтобы у кого-то были туфли больше чем за сорок долларов.

— Мама всегда говорила, что о человеке можно много узнать по его обуви, — говорю я, цитируя фильм «Форрест Гамп». — Куда он идет. Где он был.

Девушка смеется.

— А ты откуда?

Я смотрю на ее туфли — это вообще вьетнамки без супинатора. Я чувствую, что нужно солгать, хотя она вся такая красивая и милая.

— А… я из Нью-Йорка. Я учусь в Нью-Йоркском университете, — надеюсь, что выгляжу достаточно взросло.

— Bay! Студент! Вот почему на тебе эта бейсболка «Янкиз». — Девушка начинает ее снимать. Мне не следует ей это позволять, но я позволяю. Она красивая. — Ты очень симпатичный.

— Ты тоже.

Тут до меня доходит, что эта невероятно сексапильная девушка интересуется мной. Не как Викториана, которой я нужен только потому, что могу ей помочь, а действительно интересуется.

— Меня зовут Норина. А тебя?

— Джон.

— Джон, хочешь пригласить меня куда-нибудь сегодня вечером?

Я начинаю кивать, а потом вспоминаю, что должен остаться здесь на ночь. На всю ночь. И мне нужно украсть птицу. Но может, прогуляться с ней, а потом вернуться? Нет. Прошлой ночью я уже попал в ловушку. Я не могу рисковать еще раз.

— Извини, я правда сегодня не могу.

Она надувает губы.

— Дело не в том, что я не хочу. Мне просто завтра ужасно рано вставать.

— Все нормально. — Норина пожимает плечами. — Ты не обязан мне объяснять. Я просто… — она снова смотрит на мой эскиз, — чувствовала себя одинокой и подумала, что, наверное, хорошо быть с кем-то…

Меня осеняет блестящая идея.

— А как насчет завтра? Мы могли бы увидеться.

Если хоть немного повезет, то завтра я уже уеду на поиски лягушки. Но если я все еще буду поблизости, то было бы неплохо потусить с симпатичной девушкой.

— Конечно, — говорит Норина. — Мне пора идти.

И она уходит.

Я доедаю цыпленка с картошкой, не притрагиваясь к неаппетитному капустному салату. Сперва я думаю подождать, пока Норина вернется за тарелкой, чтобы снова ее увидеть. Но потом осознаю, что это плохая идея. Я не устою перед искушением во второй раз. Так что лучше оставить посуду за дверью. Но я все равно смотрю, не видно ли ее внизу. Нет. Никого.

Поужинав, я выключаю свет, пододвигаю стул к окну. Темнеть только начинает, но ничего особенного не происходит. На стоянке припаркованы несколько машин, но того мотоцикла нет. Я вижу, как Норина несет мешок с мусором к контейнеру и кладет что-то на бумажную тарелку. Так это она кормит Тодда!

Норина поднимает голову и бросает взгляд на мое окно. Мне кажется, что она меня замечает, несмотря на сумерки. Я закрываю лицо занавеской. Через секунду я снова выглядываю, но ее уже нет. Потом, наверное, я задремал, потому что, когда я смотрю в следующий раз, на стоянке остался только один мотоцикл, который, должно быть, принадлежит Сэму или какому-нибудь одинокому постояльцу. В окно видны только звезды. Я смотрю на электронные часы. Четыре утра. Пора.

 Глава 21

Я все беру с собой. Я не вернусь. Я понимаю, что надул Сэма на триста баксов, и думаю их ему оставить, потому что патологически честен, но потом решаю этого не делать. Я же все равно собираюсь украсть его птицу. Ладно, я воспользуюсь мантией, и к тому времени, когда он проснется, меня уже и след простынет.

И вот, я закутываюсь в мантию и выхожу в коридор.

В мотеле слишком тихо, так что каждый шаг громко отдается. При помощи мантии я попадаю вниз, но не в бар, еще нет. Если лис ошибался, говоря, что там будет пусто, я хочу хотя бы иметь возможность быстро ускользнуть. Я встаю за дверью. Лампочка над ней перегорела, но ярко светит луна. Я вижу свою тень длиной в шесть метров. Темнота успокаивает и одновременно пугает. Там может быть кто угодно, в том числе и та, которая меня вчера опутывала чарами.

Я заглядываю в бар. Никого. Лис был прав. Никого, кроме птицы. Ну что — пан или пропал! Я включаю фонарик и направляю его на клетку. Она мерцает, словно утренняя заря. Даже перья птицы кажутся сделанными из чистого золота.

Я стараюсь не светить ей в глаза. Не хочу разбудить.

Я помню инструкции лиса: пересадить птицу из золотой клетки в деревянную. Зачем?! Было бы гораздо легче транспортировать ее в той клетке, в которой она уже находится. Но я помню, что случилось в прошлый раз, когда я не послушался лиса.

Так, теперь я прошу мантию перенести меня в бар. Без шуток. Очутившись по другую сторону двери, я запихиваю ее в рюкзак и свечу фонариком в пол, пытаясь найти деревянную клетку. Наконец вижу — она у дальней стены. Лежит на боку и закрыта на задвижку. Я подхожу и пытаюсь ее открыть, но задвижку заедает. Я тяну. Дверца с треском отламывается.

Я тихо выругиваюсь. Как я теперь понесу птицу? Но я все-таки решаю попытаться и поднимаю клетку за ручку.

Ручка тоже отваливается.

Как вообще Сэм держит птицу в этой раздолбанной клетке? Но может, именно поэтому он и сажает ее на ночь в более надежную, а днем использует ту, которая меньше бросается в глаза.

Я беру клетку за прутья — и в ту же секунду моя ладонь оказывается полна веточек.

Я снова ругаюсь.

И смотрю на птицу. Она крепко спит. Глаза привыкли к темноте, поэтому я выключаю фонарик. Мне придется взять золотую клетку. А в чем разница? Если лис хочет, чтобы птица была не в этой клетке, то ему придется самому ее оттуда вынуть.

Но в полумраке мне не дает покоя одна мысль: если это экзамен на достоинство, то я недостоин. Однако выбора у меня нет, поэтому я пододвигаю барную табуретку, забираюсь на нее и тянусь за птицей, пытаясь не потерять равновесие. Отсвет луны вспыхивает на искрящихся прутьях клетки. Я трогаю ее кончиками пальцев.

— Клёк!

Я подпрыгиваю. Табуретка начинает раскачиваться. В последнюю секунду я хватаюсь за клетку и удерживаюсь. Я поднимаю голову — это невероятно, но птица спит. Я снова тянусь за ней.

— Клёк!

В этот раз я готов к этому, потому не подпрыгиваю. Но выпускаю клетку. Крик прекращается, а птица спит, как и раньше.

Я в третий раз тянусь за клеткой. Птица опять начинает орать и визжать, но теперь я не обращаю на это внимания и снимаю клетку. Она тяжелая, но не настолько, чтобы я не мог ее нести. Если бы только эта идиотская птица не кричала во сне мне в ухо.