– Каким, мой милый Реми?
– Она мастерица рассказывать.
– Ах, в самом деле?
– Да. Таким образом, я узнаю от нее все, что происходит в доме ее госпожи. Ну, что вы скажете? Я думаю, вам пригодится лазутчик в этом доме.
– Ле Одуэн, ты добрый гений, которого мне послал случай, а вернее сказать, провидение. Значит, с Гертрудой ты…
– Puella me diligit, – ответил ле Одуэн, раскачиваясь с самым фатовским видом.
– И тебя принимают в доме?
– Вчера в полночь я вступил туда на цыпочках, через знаменитую дверь с окошечком, которая вам известна.
– И как же ты достиг такого счастья?
– Признаться, вполне естественным путем.
– Ну, говори же.
– Через день после вашего отъезда и на следующий день после того, как я водворился в маленькую комнату, я уже поджидал, когда будущая королева моих грез выйдет из дому за провиантом, – такую вылазку она, должен вам признаться, производит ежедневно с восьми до десяти часов утра. В восемь часов десять минут она появилась, и я тотчас же спустился со своей обсерватории и преградил ей путь.
– И она тебя узнала?
– Еще как! Она тут же закричала во весь голос и пустилась наутек.
– А ты?
– А я, я бросился вслед и догнал ее, это стоило мне большого труда, так как Гертруда чрезвычайно легка на ногу, но вы понимаете, юбки, они в любом случае только мешают.
– Иисус! – сказала она.
– Святая дева! – воскликнул я. Это восклицание отрекомендовало меня с самой лучшей стороны; кто‑нибудь другой, менее набожный, на моем месте крикнул бы «черт побери» или «клянусь телом Христовым».
– Лекарь! – сказала она.
– Прелестная хозяюшка! – ответил я.
Она улыбнулась, но сразу же спохватилась и приняла неприступный вид.
– Вы обознались, сударь, – сказала она, – я вас ни разу в глаза не видела.
– Но зато я вас видел, – возразил я, – вот уже целых три дня, как я не живу и не существую, а только и делаю, что обожаю вас, поэтому я теперь обитаю уже не на улице Ботрейи, а на улице Сент‑Антуан на углу с улицей Сен‑Катрин. Я сменил свое жилье лишь для того, чтобы созерцать вас, когда вы входите в дом или выходите из него. Если я вам снова понадоблюсь для того, чтобы перевязать раны какого‑нибудь красавца дворянина, вам придется искать меня уже не по старому, а по новому адресу.
– Тише! – сказала она.
– А! Вот я вас и поймал, – подхватил я.
И таким образом наше знакомство состоялось или, правильнее будет сказать, возобновилось.
– Значит, на сегодняшний день ты…
– Настолько осчастливлен, насколько может быть осчастливлен любовник. Осчастливлен Гертрудой, разумеется; все относительно в этом мире. Но я более чем счастлив, я наверху блаженства, ибо добился того, чего я хотел добиться ради вас.
– А она не подозревает?
– Ни о чем, я ни слова не говорил о вас. Разве бедный Реми ле Одуэн может знать столь благородную особу, как сеньор де Бюсси? Нет, я только один раз, с самым равнодушным видом, спросил у нее:
– А как ваш молодой господин? Ему уже полегчало?
– Какой молодой господин?
– Да тот молодец, которого я пользовал у вас?
– Он мне вовсе не господин, – отвечала она.
– Ах! Но ведь он лежал в постели вашей госпожи, поэтому я и подумал…
– О нет, бог мой, нет, – со вздохом сказала она. – Бедный молодой человек, он нам никем не приходится; мы и видели‑то его с той поры всего один раз.
– Значит, вы даже имени его не знаете? – спросил я.
– О! Имя‑то мы знаем.
– Но вы могли и знать его, да забыть.
– Такие имена не забывают.
– Как же его зовут?
– Может, вам приходилось слыхать о сеньоре де Бюсси?
– Само собой! – ответил я. – Бюсси, храбрец Бюсси!
– Вот это он и есть.
– Значит, дама?..
– Моя госпожа замужем, сударь.
– Можно быть замужем, можно быть верной женой и в то же время порой думать о юном красавце, даже если вы его видели… всего только раз, особенно если этот молодой красавец был ранен, внушал участие и лежал в нашей постели.
– Вот, вот, – ответила Гертруда, – если уж как на духу, то я не сказала бы, что моя госпожа не думает о нем.
Алая волна крови прихлынула к лицу Бюсси.
– Мы о нем даже вспоминаем, – добавила Гертруда, – всякий раз, как одни остаемся.
– Что за чудесная девушка! – воскликнул граф.
– И что вы говорите? – спросил я.
– Я рассказываю о разных его храбрых делах, а это нетрудно, ведь в Париже только и разговору как о том, что он кого‑то ранил или что его ранили. Я даже научила госпожу маленькой песенке о нем, которая нынче в моде.
– А, я ее знаю, – ответил я. – Уж не эта ли?
Кто первый задира у нас?
Конечно, Бюсси д’Амбуаз.
Кто верен и нежен, спроси,
Ответят: «Сеньор де Бюсси».
– Вот, вот, она самая! – обрадовалась Гертруда. – И теперь моя госпожа только ее и поет.
Бюсси сжал руку молодого лекаря; неизъяснимая дрожь счастья пробежала по его жилам.
– И это все? – спросил он, ибо человек ненасытен в своих желаниях.
– Все, монсеньор. О, я сумею выведать еще кое‑что. Но какого дьявола! Нельзя узнать все за один день… или, вернее, за одну ночь.
Глава XXV
Отец и дочь
Рассказ Реми просто осчастливил Бюсси. И в самом деле, он был вполне счастлив, ибо узнал: во‑первых, что господина де Монсоро ненавидят по‑прежнему и, во‑вторых, что его, Бюсси, уже полюбили.
И к тому же искреннее дружеское участие молодого человека радовало его сердце. Возвышенные чувства вызывают расцвет всего нашего существа и словно удваивают наши способности. Добрые чувства создают ощущение счастья.
Бюсси понял, что отныне нельзя больше терять времени и что каждое горестное содрогание, сжимающее сердце старика, граничит со святотатством. В отце, оплакивающем смерть своей дочери, есть такое несоответствие всем законам природы, что тот, кто может одним словом утешить несчастного родителя и не утешает его, заслуживает проклятия всех отцов на свете.
Владельца Меридорского замка во дворе ожидала свежая лошадь, приготовленная для него по приказу Бюсси, рядом стоял конь Бюсси. Барон и граф сели в седла и в сопровождении Реми выехали со двора.
По дороге к улице Сент‑Антуан барон де Меридор не переставал изумляться; он не был в Париже уже двадцать лет, и теперь его поражала разноголосая сумятица большого города: ржание лошадей, крики лакеев, мелькание множества экипажей. Барон находил, что со времен царствования короля Генриха II Париж сильно переменился.
Но, несмотря на это изумление, порой граничившее с восхищением, черные мысли продолжали точить сознание барона, и по мере приближения к неведомой цели печаль его все возрастала. Какой прием окажет ему герцог и какие новые горести сулит ему это свидание?
Комментариев нет