– А вы не поедете со мной?
– Нет, я должен остаться здесь, чтобы отвести подозрение. Даже наша челядь не будет знать, куда ты уехала.
– А кто же меня проводит?
– Два человека, в которых я уверен.
– О, боже мой! Батюшка!
Барон обнял меня.
– Дитя мое, – сказал он, – так надо.
Я знала, как он меня любит, и больше не настаивала ни на чем и не спрашивала никаких объяснений.
Мы договорились, что я возьму с собой дочь моей кормилицы, Гертруду.
Батюшка покинул меня, наказав подготовиться к отъезду.
Стояли самые короткие дни зимы, и к восьми часам вечера уже совсем стемнело и похолодало. В восемь часов отец пришел за мной. Как он и просил, я была уже готова. Мы бесшумно спустились по лестнице и прошли через сад. Барон собственноручно открыл ключом калитку, выходящую в лес. За ней нас ожидали запряженная карета и двое сопровождающих. Батюшка долго говорил с ними, как мне показалось, поручая меня их попечению. Я уселась в экипаж, Гертруда заняла место рядом со мной. Барон обнял меня на прощание, и мы тронулись в путь.
Я не знала, какого рода опасность мне угрожает и что заставило батюшку услать меня из Меридорского замка. Гертруда не могла мне ничем помочь, она тоже ничего не знала. Наши спутники были мне незнакомы, и я не осмеливалась к ним обратиться. Мы ехали около двух часов в полном молчании какими‑то окольными дорогами, и, хотя я очень волновалась, ровное колыхание кареты постепенно меня убаюкало и я уже начала было засыпать, как вдруг мы остановились, и Гертруда схватила меня за руку.
– Ах, барышня, – пролепетала бедная девушка, – что с нами будет?
Я выглянула из‑за занавесок: нас окружили шесть всадников в масках. Наши провожатые, очевидно пытавшиеся оказать сопротивление, были схвачены и обезоружены.
До смерти напуганная, я не в силах была позвать на помощь, да и кто мог откликнуться на мой призыв?
Замаскированный всадник, который казался старшим, подъехал к дверцам экипажа.
– Успокойтесь, сударыня, – сказал он, – мы вас не обидим, но вам придется последовать за нами.
– Куда? – спросила я.
– Туда, где вам не грозит никакая опасность. Напротив, там с вами будут обращаться как с королевой.
Это обещание меня испугало больше, чем любая угроза.
– Ах, батюшка мой, батюшка! – прошептала я.
– Послушайте, барышня, – сказала мне Гертруда, – я хорошо знаю все окрестности, я вам предана, силою бог меня не обидел, поверьте мне – мы сумеем убежать.
Эти заверения моей бедной служанки, конечно, не могли меня успокоить, все же ее поддержка меня подбодрила, и я пришла в себя.
– Делайте с нами все, что вам угодно, господа, – ответила я, – мы всего лишь две слабые и беззащитные женщины.
Один из всадников спешился, занял место нашего возницы, и мы свернули в сторону с той дороги, по которой ехали.
Бюсси, как понимают читатели, слушал рассказ Дианы с глубочайшим вниманием. Среди первых проявлений нарождающейся большой любви есть чувство почти религиозного преклонения перед любимой. Вы поднимаете избранницу вашего сердца на пьедестал, возносите ее над всеми остальными женщинами. Вы возвеличиваете, очищаете, обожествляете ее образ, каждый ее жест – это милость, которую она вам дарует, каждое слово – ниспосланное вам счастье, ее взгляд наполняет вас радостью, улыбка – восторгом.
Поэтому молодой человек предоставлял прекрасной рассказчице полную возможность беспрепятственно развертывать свое повествование, не допуская и мысли о том, чтобы перебить ее. Малейшее обстоятельство, связанное с этой женщиной, которую, как он предчувствовал, ему предстоит взять под защиту, вызывало в его душе живейший отклик, он слушал Диану молча, с трудом переводя дыхание, как если бы от каждого ее слова зависела его жизнь.
И когда молодая женщина на минуту умолкла, будучи явно не в состоянии справиться с обуревавшим ее двойным волнением, вызванным и настоящим, и воспоминаниями о прошлом, Бюсси, не в силах сдержать свое беспокойство, молитвенно протянул к ней руки.
– О, продолжайте, сударыня, – простонал он, – ради бога, продолжайте.
Диана не могла ошибиться в глубине чувства, которое она внушала: мольба была не только в словах, но и в голосе, в жесте, в выражении лица молодого человека. Красавица печально улыбнулась и продолжала:
– Мы ехали около трех часов и наконец остановились. Я услышала, как заскрипели ворота, наши похитители обменялись с кем‑то несколькими словами; затем экипаж двинулся дальше, и копыта лошадей застучали по чему‑то твердому, словно бы по настилу подъемного моста. Выглянув из‑за занавесок, я убедилась, что не ошиблась, – мы оказались во дворе какого‑то замка.
Чей это замок? Ни Гертруда, ни я этого не могли угадать. По дороге мы не раз пытались распознать местность, но не видели ничего, кроме бесконечного темного леса. Правда, обеим нам показалось, что наши похитители нарочно петляют по лесу, пытаясь сбить нас с толку и лишить возможности определить, где мы находимся.
Дверцы кареты распахнулись, и тот же замаскированный мужчина, который ранее говорил с нами, пригласил нас выйти.
Я молча повиновалась. Два человека, очевидно слуги из замка, в который мы прибыли, встречали нас с факелами в руках. Страшное обещание, данное мне, сбывалось – нам, пленницам, оказывались знаки величайшего почета. Мы последовали за людьми с факелами. Они провели нас в пышную опочивальню, которая, по‑видимому, была обставлена и украшена в самые блестящие годы царствования Франциска Первого.
На столе нас ждал богато сервированный ужин.
– Вы у себя дома, сударыня, – сказал тот, кто уже дважды ко мне обращался. – Несомненно, вы нуждаетесь в услугах, поэтому ваша девушка останется при вас. Ее комната возле вашей.
Мы с Гертрудой обменялись радостным взглядом.
– Если вам что‑нибудь понадобится, – продолжал человек в маске, – постучите в дверь молотком, который на ней висит, в прихожей все время кто‑нибудь будет дежурить, и он немедленно явится к вам.
Эта притворная забота свидетельствовала, что нас будут тщательно сторожить.
Человек в маске поклонился и вышел, мы услышали, как он закрыл дверь на двойной оборот ключа.
Гертруда и я остались одни.
Какое‑то время мы молча глядели друг на друга. Два канделябра, стоявшие на обеденном столе, освещали комнату. Гертруда открыла было рот, собираясь что‑то сказать, но я предостерегающе поднесла палец к губам: нас могли подслушивать.
Дверь комнаты, предназначенной Гертруде, была открыта, и нам обеим одновременно пришла в голову мысль осмотреть это помещение. Гертруда взяла один из канделябров, и мы на цыпочках вошли туда.
Мы увидели большую туалетную комнату, дополняющую спальню; в ней была еще одна дверь и в той же стене, что и дверь, через которую нас ввели в спальню. Эта дверь, несомненно, также выходила в прихожую; на ней, как и на двери спальни, висел на медном гвоздике молоточек из того же металла. И молоточки и гвозди были столь тонкой и изящной работы, что казались творениями самого Бенвенуто Челлини.
Комментариев нет