Хозяин вышел из дворца принца; это был Бюсси. Выполняя свои обязанности капитана гвардии, он, прежде чем отправиться на свидание, приехал сообщить ночной пароль.
Увидев этого красивого, храброго человека, которого он ни в чем не мог упрекнуть, герцог почувствовал на мгновение угрызения совести, но тут Бюсси подошел к слуге, державшему в руке факел, свет упал на его лицо, и Франсуа прочел на нем столько радости, надежды и счастья, что ревность его вспыхнула с новой силой.
Тем временем Бюсси, не подозревая, что герцог наблюдает за ним и следит за изменениями его лица, Бюсси, уже уладивший все с паролем, отбросил плащ за плечи, вскочил в седло и, пришпорив коня, с большим шумом проскакал под гулким сводом ворот.
Незадолго до того герцог, обеспокоенный отсутствием гонца, подумывал, не послать ли за Бюсси; он не сомневался, что, прежде чем отправиться к Бастилии, Бюсси завернет в свой дворец. Но теперь Франсуа мысленно нарисовал себе, как Бюсси и Диана смеются над его отвергнутой любовью, ставя его, принца, на одну доску с презираемым мужем, и злобные чувства снова взяли в нем верх над добрыми.
Отправляясь на свидание, Бюсси улыбался от счастья. Эта улыбка была для принца оскорблением, и он позволил Бюсси уехать. Если бы у молодого человека был нахмуренный лоб и печаль в глазах, возможно, Франсуа и остановил бы его.
Между тем Бюсси, выехав за ворота Анжуйского дворца, тут же попридержал коня, чтобы не производить слишком большого шума. Прискакав, как и предвидел принц, в свой дворец, он оставил коня на попечение конюха, почтительно внимавшего лекции по ветеринарному искусству, которую читал ему Реми.
– А! – сказал Бюсси, признав молодого лекаря. – Это ты, Реми?
– Да, монсеньор, собственной персоной.
– Еще не спишь?
– Собираюсь лечь через десять минут. Я шел к себе, вернее, к вам. По правде говоря, с тех пор как я расстался со своим раненым, мне кажется, что в сутках сорок восемь часов.
– Может быть, ты скучаешь? – спросил Бюсси.
– Боюсь, что да!
– А любовь?
– Э! Я вам уже не раз говорил: любви я остерегаюсь, обычно она для меня лишь предмет полезных наблюдений.
– Значит, с Гертрудой покончено?
– Бесповоротно.
– Выходит, тебе надоело?
– Быть битым. Именно в колотушках и выражалась любовь моей амазонки, доброй девушки в остальном.
– И твое сердце не вспоминает о ней сегодня?
– Почему сегодня, монсеньор?
– Потому, что я мог бы взять тебя с собой.
– К Бастилии?
– Да.
– Вы туда отправитесь?
– Непременно.
– А Монсоро?
– В Компьени, мой милый, он готовит там охоту для его величества.
– Вы в этом уверены, монсеньор?
– Распоряжение было ему отдано при всех, сегодня утром.
– А!
Реми задумался.
– И, значит? – сказал он немного погодя.
– И, значит, я провел день, вознося благодарения богу за счастье, которое он посылает мне этой ночью, и жажду провести ночь, наслаждаясь этим счастьем.
– Хорошо, Журдэн, мою шпагу! – приказал Реми.
Конюх исчез в доме.
– Так ты изменил свое мнение?
– Почему?
– Потому, что ты берешь шпагу.
– Я провожу вас до места по двум соображениям.
– По каким?
– Во‑первых, из опасений, как бы у вас не случилось неприятной встречи по дороге.
Бюсси улыбнулся.
– Э! Бог мой! Смейтесь, монсеньор. Я прекрасно знаю, что вы не боитесь неприятных встреч и что лекарь Реми не бог весть какая поддержка, но на двух нападают реже, чем на одного. Во‑вторых, мне надо дать вам великое множество полезных советов.
– Пошли, дорогой Реми, пошли. Мы будем разговаривать о ней, а после счастья видеть женщину, которую любишь, я не знаю большей радости, чем говорить о ней.
– Бывают и такие люди, – ответил Реми, – которые радость говорить о ней ставят на первое место.
– Однако, – заметил Бюсси, – мне кажется, погода нынче весьма переменчивая.
– Еще один повод идти с вами: небо то в облаках, то чистое. Что до меня, то я люблю разнообразие. Спасибо, Журдэн, – добавил Реми, обращаясь к конюху, который принес ему рапиру.
Затем, обернувшись к графу, сказал:
– Я в вашем распоряжении, монсеньор. Пойдемте.
Бюсси взял молодого лекаря под руку, и они зашагали к Бастилии.
Реми сказал графу, что должен дать ему тьму полезных советов, и действительно, едва только они тронулись в путь, как лекарь принялся засыпать Бюсси внушительными латинскими цитатами, стремясь убедить его в том, что он делает ошибку, отправляясь этой ночью к Диане, вместо того чтобы спокойно лежать в своей постели, ибо, как правило, человек дерется плохо, если он плохо спал ночью. Затем от ученых сентенций Одуэн перешел к мифам и басням и искусно ввернул, что обычно именно Венера разоружала Марса.
Бюсси улыбался. Реми стоял на своем.
– Видишь ли, Реми, – сказал граф, – когда моя рука держит шпагу, она так с ней срастается, что каждая частица ее плоти становится крепкой и гибкой, как сталь клинка, а клинок, в свою очередь, словно оживает и согревается, уподобляясь живой плоти. С этого мгновения моя шпага – это рука, а моя рука – шпага. И поэтому – понимаешь? – больше не приходится говорить ни о силе, ни о настроении. Клинок никогда не устает.
– Да, но он притупляется.
– Не бойся ничего.
– Ах, дорогой мой сеньор, – продолжал Реми, – речь идет о том, что завтра вам предстоит поединок, подобный поединку Геркулеса с Антеем, Тезея с Минотавром, нечто вроде битвы Тридцати, или битвы Баярда. Нечто гомерическое, гигантское, невероятное. Речь идет о том, чтобы в будущем поединок Бюсси называли образцом поединка. И я не хочу, знаете ли, не хочу только одного: чтобы вас продырявили.
– Будь спокоен, мой славный Реми, ты увидишь чудеса. Нынче утром я дал по шпаге четырем лихим драчунам, и в течение восьми минут ни одному из этих четырех не удалось даже задеть меня, а я превратил их камзолы в лохмотья. Я прыгал, как тигр.
– Не сомневаюсь в этом, господин мой, но будут ли ваши колени завтра такими же, какими они были сегодня утром?
Тут между Бюсси и его хирургом завязался разговор по‑латыни, который то и дело прерывался взрывами смеха.
Так они дошли до конца большой улицы Сент‑Антуан.
– Прощай, – сказал Бюсси, – мы на месте.
– Может, мне подождать вас? – предложил Реми.
– Зачем?
– Затем, чтобы быть уверенным, что вы возвратитесь через два часа и хорошенько поспите перед поединком, пять или шесть часов по меньшей мере.
– А если я дам тебе слово?
– О! Этого будет достаточно. Слово Бюсси, чума меня побери! Хотел бы я знать, как в нем можно усомниться!
– Что ж, ты его имеешь. Через два часа, Реми, я вернусь домой.
Комментариев нет