– И даже можешь дать разумный совет.
– В таком случае не надо мне твоего полка, назначь меня советником. Ах нет, я передумал. Лучше полк или аббатство. Я не хочу быть советником. Тогда мне придется во всем поддакивать королю.
– Замолчите, Шико, замолчите, час приближается, ужасный час.
– Что на тебя опять накатило? – спросил Шико.
– Вы увидите, вы услышите.
– Что я увижу? Кого услышу?
– Подождите немного, и вы узнаете все, все, что хотите знать. Подождите.
– Нет, нет, ни за что на свете я не стану ждать. И какая бешеная блоха укусила твоего батюшку и твою матушку в ту злосчастную ночь, когда им вздумалось тебя зачать?
– Шико, ты храбрый человек?
– Да, и горжусь этим. Но я не стану подвергать мою храбрость такому испытанию. Сгинь, нечистая сила! Если король Франции и Польши вопит ночью, да так громко, что во всем Лувре поднимается переполох, то с меня‑то что взять? Я человек маленький и могу даже опозорить твою опочивальню. Прощай, Генрих, позови своих капитанов, швейцарцев, привратников, аркебузиров, а мне позволь выбраться на свободу. К дьяволу невидимую погибель! К дьяволу неведомую опасность!
– Я вам приказываю остаться, – властно произнес король.
– Клянусь честью! Вот забавный монарх, он хочет отдавать приказания страху. Я боюсь, боюсь, говорю тебе. Ко мне! На помощь!
И Шико вскочил на стол, несомненно, для того, чтобы заранее занять выгодную позицию на тот случай, если объявится какая‑то опасность.
– Ну ладно, шут, раз уж иначе ты не замолчишь, я тебе все расскажу.
– Ага, – сказал Шико, потирая руки. Он осторожно слез со стола и обнажил свою длинную шпагу. – Великое дело – знать заранее. Мы это все мигом распутаем. Ну, рассказывай, рассказывай, сын мой. Похоже, тут завелся крокодил, не так ли? Сгинь, нечистая сила! Клинок у меня добрый, я им каждую неделю мозоли срезаю, а мозоли у меня исключительно твердые.
И Шико удобно расположился в большом кресле, поставив перед собой обнаженную шпагу; ноги его обвились вокруг клинка, как две змеи – символ мира – вокруг жезла Меркурия.
– Прошлой ночью, – начал Генрих, – я спал…
– И я тоже, – подхватил Шико.
– И вдруг ощутил на лице какое‑то дуновение…
– Это крокодил, он проголодался и слизывал с тебя помаду.
– Я наполовину проснулся и почувствовал, что волосы на моей бороде встали дыбом от страха.
– Ах, ты вгоняешь меня в дрожь, – сказал Шико, съежившись в кресле и опираясь подбородком на эфес шпаги.
– И тут, – проговорил король голосом настолько слабым и неуверенным, что Шико с большим трудом улавливал слова, – и тут в комнате раздался голос, и звучал он так горестно, что потряс меня до глубины души.
– Голос крокодила, да. Я читал у путешественника Марко Поло, что крокодил обладает необыкновенным голосом, он может даже подражать детскому плачу. Но успокойся, сын мой, если он явится, мы его убьем.
– Слушай хорошенько.
– А я что делаю, черт возьми? – возмутился Шико, распрямляясь, как на пружине. – Я весь превратился в слух: неподвижен, что твой пень, и нем, будто карп.
Генрих продолжал еще более мрачным и скорбным тоном:
– «Жалкий грешник!..» – сказал голос.
– Ба! – прервал короля Шико. – Голос произносил слова. Значит, это был не крокодил?
– «Жалкий грешник! – сказал голос. – Я глас господа бога твоего!»
Шико подпрыгнул, затем снова расположился в кресле.
– Господа бога? – переспросил он.
– Ах, Шико, – ответил Генрих, – этот голос ужасал.
– А звучал‑то он красиво? – спросил Шико. – И что, он действительно смахивал на трубный глас, как говорится в Писании?
– «Ты здесь? Ты внемлешь? – продолжал голос. – Внемлешь мне, закоренелый грешник? Ты что же, решил по‑прежнему коснеть во грехе и погрязать в беззакониях?»
– Скажите пожалуйста, ай‑яй‑яй! Однако, насколько я могу судить, глас божий, пожалуй, сходен с голосом твоего народа.
– Затем, – сказал король, – последовала добрая тысяча других попреков, которые, уверяю вас, Шико, показались мне очень жестокими.
– Ну дальше, рассказывай дальше, сын мой, расскажи, расскажи, чем тебя попрекал этот голос. Я хочу знать – хорошо ли осведомлен господь бог.
– Нечестивец! – воскликнул король. – Коли ты сомневаешься, я прикажу тебя наказать.
– Я‑то? – сказал Шико. – Я не сомневаюсь, нет, но меня удивляет одно: почему господь бог ждал до этого дня, чтобы на тебя обрушиться? Неужели со времен потопа он научился терпению? Итак, сын мой, – продолжал Шико, – тебя охватил невыносимый страх.
– О да!
– И было от чего.
– Пот ручьями стекал по моему лицу, мозг застыл в костях.
– Совсем как у Иеремии, а впрочем, это вполне естественно. Ей‑богу, будь я на твоем месте, со мною еще и не такое бы творилось. И тогда ты позвал на помощь?
– Да.
– И все сбежались?
– Да.
– И принялись искать?
– Повсюду.
– И доброго боженьку не нашли?
– Нет. Этот голос умолк.
– Зато раздался твой. Да‑а, действительно страшно.
– Так страшно, что я позвал духовника.
– Ага! И он появился?
– Тут же.
– Послушай‑ка, сын мой, будь со мной откровенен и, против своего обыкновения, скажи мне правду. Что думает об этом откровении твой духовник?
– Он содрогнулся.
– Еще бы!
– Он перекрестился и так же, как бог, приказал мне покаяться.
– Отлично, покаяние никогда не мешает. Но о том, что тебе привиделось или, скорее, послышалось, что он сказал?
– Он сказал: это указание свыше, чудо, и нужно подумать о спасении государства. Поэтому нынче утром я…
– Что ты сделал нынче утром, сын мой?
– Я дал сто тысяч ливров иезуитам.
– Великолепно!
– И я исполосовал ударами дисциплины свою кожу и кожу моих молодых любимцев.
– Прекрасно! И это все?
– Как это – все? А ты сам что думаешь, Шико? Я не к шуту обращаюсь, а к человеку разумному, к другу.
– Ах, государь, – серьезно сказал Шико, – сдается мне, у вашего величества был кошмар.
– Ты так думаешь?
– Все это привиделось вашему величеству во сне, и сон не повторится, если ваше величество не будет забивать себе голову разными мыслями.
– Сон? – сказал Генрих, с сомнением качая головой. – Нет, нет. Я уже не спал, отвечаю тебе за это, Шико.
– Ты спал, Генрих.
– Ничуть, глаза у меня были широко открыты.
– Случается, и я сплю с открытыми глазами.
– Но я этими глазами видел, а так не бывает, когда в самом деле спишь.
– Ну и что же ты видел?
– Я видел лунный свет на оконных стеклах и зловещий блеск аметиста на рукоятке моей шпаги, на том самом месте, где ты сейчас сидишь, Шико.
– А светильник, что с ним стало?
– Он погас.
– Сон, любезный мой сын, чистейший сон.
– Почему ты не веришь, Шико? Разве ты не слышал, что господь говорит с королями всякий раз, когда он собирается произвести на земле какие‑нибудь великие изменения?
Комментариев нет