Нужна работа.
Да. Но какая?
Цы прикинул перечень работ, с которыми — как он надеялся — сумеет хорошо справиться, и мысленно вычеркнул те, за которые никто не будет платить. Внимательно обдумав то, что осталось, он пришел к выводу, что он — неумеха. На рынке все его юридические познания не помогут даже отличить съедобную рыбу от ядовитой. А из того, что можно делать руками, он мог похвастать разве что лишними в городе навыками земледельца, и он сильно сомневался, что в нынешнем своем состоянии справится с работой грузчика. И все же Цы не прекращал попыток. Он получил отказ уже в нескольких местах и теперь подходил к соляному складу.
Служащий взглянул на него так, будто ему предлагали купить хромого осла. Он ощупал плечи юноши, проверяя, какой груз тот способен выдержать, и подмигнул своему помощнику. Потом поднялся по лестнице и велел новичку встать внизу.
Когда на плечи Цы упал первый мешок, ребра его захрустели, как сухие ветки. После второго Цы перегнулся пополам, а потом рухнул на колени.
Мужчины так и покатились со смеху. Помощник, который был мощнее своего начальника, освободил юношу от груза и отодвинул от лестницы его самого, словно еще один мешок с солью. И тут же вернулся к своей работе, больше не обращая внимания на лежащего.
Цы едва дополз до дверей. Ему снова было не вздохнуть. Он посидел на улице, привалившись спиной к стене. Боли он не чувствовал, но раны на груди снова сочились кровью. Цы понимал, что вряд ли отыщет работу, не состоя ни в одной из цеховых организаций, контролировавших все ремесла и занятия, вплоть до самых позорных. И все-таки он поднялся и похромал дальше. Цы обошел множество лавок, мастерских, складов и причалов, но нигде его не соглашались брать на работу — даже за еду.
Впрочем, это его не удивило. Если в Линьане что-то было в избытке — помимо, конечно, преступников и нищих, — так это жилистые парни, готовьте гнуть спину от рассвета до заката за жалкую плошку риса.
Даже городская корпорация золотарей, чьи бригады ежедневно проходили по всем каналам, а потом продавали собранные экскременты землевладельцам, — даже она отказала юноше в приеме на работу. Цы умолял начальника золотарей предоставить ему день испытательного срока в обмен на еду, но тот покачал головой и указал на сотни других, таких же голодных мужчин, кое-как перебивавшихся нищенством.
— Если желаешь собирать дерьмо, ты должен сначала его высрать.
Цы решил не тратить слова понапрасну. Он просто их проглотил. И побрел прочь от Императорского проспекта, и сам не заметил, как очутился за городскими стенами. Он шел, не зная куда, когда услышал крики, доносившиеся с речного протока возле крепостной башни, где стоял покосившийся навес.
Под навесом несколько мужчин удерживали полуголого мальчика, который вырывался из последних сил — на потеху собравшимся зевакам. Вопли ребенка сделались еще пронзительнее, когда к нему приблизился мужчина с ножом в руке.
Цы сразу догадался, что затевалась кастрация. Оказалось, Цы случайно вышел к месту, где собирались ножовщики из-за стен — особого рода цирюльники, которые за умеренную плату превращали маленьких, полных жизни побродяжек в будущих евнухов для императорского дворца. Цы знал об этом, потому что ему вместе с судьей Фэном доводилось видеть тела десятков несостоявшихся евнухов, умерших в лихорадке, сгоревших от гангрены или просто истекших кровью, словно козлята, которым мясник перерезал горло. Судя по виду этого цирюльника и его устрашающему инструменту, мальчику вскоре предстояло путешествие в кладбищенскую яму.
Цы отодвинул пару нищих и пробился в первый ряд. И побледнел от ужаса.
Цирюльник, беззубый старик, насквозь пропитанный алкоголем, уже попытался отсечь мальчику яички, но вместо этого надрезал его член. Ученик судьи понял, что операция добром не кончится. Теперь нужно было ампутировать и часть члена, а это требовало мастерства, какого и в помине не было в дрожащих руках старика. Пока мальчик заходился криком, будто его резали пополам, Цы подошел к женщине, по-видимому матери ребенка: она всхлипывала и умоляла мальчика стоять спокойно. Цы сомневался, что его голос прозвучит убедительно, но в конце концов все-таки решил вмешаться.
— Добрая женщина, если вы позволите этому человеку продолжать, ваш сын умрет под его ножом.
— Пошел отсюда! — затявкал старик, нелепо размахивая окровавленным лезвием.
Юноша сделал шаг назад, внимательно изучая блестящие глазенки ножовщика. Несомненно, этот человек успел уже пропить все, что ему заплатили, до последней монетки.
— Ты ведь уже взрослый парнище и плакать не будешь? — бормотал цирюльник.
Мальчик кивнул, но лицо его свидетельствовало об обратном.
Ножовщик протер глаза, попробовал проморгаться. Он громогласно объявил виновником неправильного разреза мальчишку, который не вовремя дернулся. И добавил, что, поскольку ножом затронуты мочеиспускательные каналы, теперь необходимо завершить ампутацию. Порывшись в своих вещах, он вытащил оловянный пузырек и смазал маленький окровавленный «нефритовый стержень» едко пахнущей жижицей.
Цы покачал головой. Ножовщик, кажется, остановил кровотечение, но ему все равно следовало поторопиться. Юноша наблюдал, как старик достает грязную тряпицу и перевязывает член и яички мальчика, закручивая все вместе, будто колбасную кишку. Мальчишка снова закричал, но старик даже не поморщился; правда, все же спросил отца ребенка — не изменилось ли его решение. Это был обязательный вопрос, ведь кастрация не только превращала мальчика в не-мужчину до скончания дней; согласно конфуцианскому учению, неполноценность будет сопровождать скопца и в могиле, не давая упокоиться с миром.
Отец кивнул.
Ножовщик сделал глубокий вдох. А потом поднял с земли палочку, сунул перепуганному мальчишке и приказал закусить как можно сильнее.
— А вы — держите его.
Удостоверившись, что все готовы, цирюльник оттянул перебинтованные гениталии страдальца вправо, поднял нож, выдохнул и произвел удар ровно такой силы, чтобы с одного раза отсечь и яички, и «нефритовый стержень»; операция сопровождалась душераздирающим мальчишеским воплем. Цирюльник сразу же передал отрезанный член мальчика его отцу — на хранение — и принялся останавливать кровотечение тряпицами, пропитанными соленой водой. Чтобы мочеиспускательный канал не закрылся, мастер сунул в него соломинку, потом кое-как зажал вены, зашил края раны и перебинтовал будущего евнуха.
Когда цирюльник возвестил об окончании операции, родители мальчика заплакали от счастья.
— Он потерял сознание от боли, но скоро придет в себя, — успокоил ножовщик.
Отца он инструктировал так: в течение двух ближайших часов мальчику следует как можно больше ходить. Потом нужно три дня покоя, затем вынуть соломинку. И если мальчик сможет мочиться без проблем — значит все в порядке.
Даже не проверив, хорошо ли держится повязка, старик собрал инструменты в сумку из грязной холстины; он уже собрался уходить, но Цы его остановил:
Комментариев нет