Цы благодарил старика так, точно тот спас ему жизнь.
Баркас поворачивался медленно, точно гигантская рыбина, которой захотелось очиститься от грязи. Цы помогал двум матросам, надрывавшимся с бамбуковыми шестами, в то время как Ван, хозяин судна, стоял у руля, не забывая орать и проклинать лентяев. Казалось, перегруженное судно просто неспособно сдвинуться с места, однако мало-помалу оно выбралось на быстрину. Тогда оно выровнялось на воде и заскользило спокойно, медленно, но верно унося Цы прочь от деревни.
До самого захода солнца Цы был занят корабельными работами — которые, впрочем, сводились к тому, чтобы отпихивать шестом плывущие по реке ветки да удить рыбу. Время от времени матрос на баке проверял глубину, а кормовому приходилось иногда подталкивать баркас, если течение не справлялось. Когда солнце зашло, хозяин бросил якорь на середине реки, зажег бумажный сигнальный фонарь — он, словно медом намазанный, тотчас привлек целый рой мошкары, — проверил груз и приказал отдыхать до рассвета.
Цы устроился на мешках рядом с Третьей, которую не переставало восхищать первое в ее жизни речное путешествие. Оба получили на ужин по порции вареного риса, после еды вознесли благодарности душам родителей. Вскоре голоса матросов начали затихать, и вот уже из всех звуков остался только плеск воды и стрекотанье сверчков на берегу. Однако ночной покой не унимал тревоги. Цы не переставал мучить себя вопросами: какой из его поступков привел духов в ярость; какой ужасный проступок он совершил, обрушив безжалостное мщение на всю семью? Тоска грызла его сердце, жгла изнутри, лишая всякой надежды. Цы прикрыл глаза и попытался сам себя обмануть: он твердил, что, хотя родители и погибли, их души остаются рядом и поверяют каждый его шаг. С самого детства Цы привык воспринимать смерть как событие естественное и неизбежное, нечто обыденное, что случается поблизости постоянно: женщины умирают при родах; младенцы рождаются мертвыми, или же их топят, если у родителей недостает средств, чтобы их прокормить; старики умирают на полях от изнурения, болезни или одиночества; наводнения разом смывают целые поселки; ураганы и смерчи забирают с собой неосторожных путников; соляные копи собирают свою дань; реки и моря требуют своего; а еще голод, эпидемии, убийства… Смерть так же явственна, как и жизнь, только более жестока и неожиданна. И все равно Цы не мог понять, как в столь короткое время уместилось так много трагических событий. На взгляд человека несмышленого, могло бы показаться, что все это — капризы духов и что необъяснимая цепочка несчастий — это удар прихотливой судьбы, отчего-то решившей его сокрушить. Но хотя Цы и знал, что все происходящее на земле суть последствия наших поступков и расплата за них, он не находил внятного ответа, который успокоил бы его душу. Юноша чувствовал, что избавиться от сердечной боли будет не легче, чем вернуть в чашку всю пролившуюся из нее воду. И не было в его жизни ничего сопоставимого с этой мукой, впившейся в него, как кровосос. Никогда прежде ему не было так больно. Никогда.
Цы лежал, дожидаясь рассвета. Раньше ему не приходилось думать о том, куда движется его жизнь; не приходилось решать, куда идти и что делать, как вести себя, чтобы выжить; и теперь ему не хватало мужества и ясности рассудка. Цы мечтал только оказаться как можно дальше от места, где он лишился всего, что было у него хорошего; убежать самому и защитить сестренку.
С первыми лучами зари жизнь на баркасе вновь забурлила. Ван уже поднял якорь и отдавал команды двум своим матросам, когда другая лодка, управляемая одиноким стариком, неосторожно приблизилась к баркасу и врезалась ему в борт. Ван, разумеется, обрушил на бестолкового гребца целый ворох проклятий, но старый рыбак лишь бессмысленно заулыбался в ответ и продолжил грести как ни в чем не бывало. Столкновение посреди реки удивило Цы, но оказалось, что к этому времени все водное пространство превратилось в гигантский муравейник из темных плоских посудин.
— Проклятые старики! Удушить бы всех разом! — ругнулся один из матросов, не подумав, что его хозяин старше едва ли не любого из речников. Потом свесился за борт и скорбно покачал головой. — Этот недоумок пробил нам борт, — сообщил он Вану. — Нужно чиниться, иначе потеряем груз.
Оценив ситуацию, Ван плюнул вслед удалявшемуся рыбаку. В очередной раз коротко ругнулся и приказал править к берегу. По счастью, они находились всего в нескольких ли от Цзяньпу, перекрестка всех водных путей области, — а там легко отыскать все нужное для ремонта. А до Цзяньпу придется идти вдоль самого берега, рискуя подвергнуться нападению бандитов, которых на здешних дорогах встречалось немало. Ван наказал матросам и Цы держать ухо востро и сразу поднимать тревогу, если кто-нибудь приблизится к баркасу.
Порт в Цзяньпу больше всего напоминал осиное гнездо: торговцы, рыбаки, барышники, батраки, строители джонок, разносчики всего на свете, нищие, проститутки и бродяги перемешались здесь так, что было почти невозможно отличить одних от других. Запах гнилой рыбы успешно конкурировал с едкой вонью пота и аппетитными запахами, что истекали от лотков с едой.
Не успел баркас причалить к берегу, к нему уже подскочил человечек в драной куртке, с козлиной бородкой и заверещал, требуя платы за стоянку; Ван отогнал его пинками, присовокупив, что его команда не только не собирается выгружать товары на причал, но больше того: их остановка вызвана тем, что их протаранил какой-то недоумок, отчаливший, вне всякого сомнения, от этой самой пристани.
Ван отправился в город за провиантом, а Цзе, старшему из матросов, поручил закупить бамбук и пеньку для ремонта; другой получил задание попроще: до возвращения хозяина оставаться на баркасе вместе с Цы.
Молодому матросу задание определенно не понравилось, а вот Цы обрадовался, что не придется тревожить Третью; та посапывала, свернувшись клубочком между двумя тюками с рисом. Девочка дрожала, как кутенок, и брат прикрыл ее пустым мешком, чтобы защитить от холодного горного ветра. А потом набрал ведро воды и принялся драить свободные от груза доски палубы; молодой матрос тем временем развлекался созерцанием ярко размалеванных проституток. Через какое-то время он выплюнул жевательный корешок и сообщил Цы, что отправляется на прогулку. Юноша не стал возражать. Закончив, он присел передохнуть и дать палубе просохнуть, чтобы потом пройтись еще раз.
Он уже готов был начать сызнова, когда к баркасу подошла девушка в красном. Платье, туго обтягивавшее ее фигуру, выглядело поношенным, зато фигура была хороша, а в улыбке обнажался ровный ряд зубов. Юноша покраснел, когда незнакомка спросила, не его ли это баркас.
«Да она красивее, чем Черешня!»
Комментариев нет