Одиссея

Часто бывал, Ахиллес, ты свидетелем игр похоронных,

В честь многославных, похищенных смертью, царей и героев;

Зрел ты, как юноши, алча венца, снаряжалися к бою, –

90

Здесь же тебя привело б изумление в трепет при виде

Чудных даров, среброногой Фетидой в награду победы

Нам от богов принесенных: ты был их избранный любимец.

Так и по смерти ты именем жив, Ахиллес, и навеки

Слава твоя сохранится во всех на земле поколеньях.

95

Мне ж послужило ль к чему окончание славное брани?

Страшное Зевс приготовил мне в землю отцов возвращенье:

Смерть от Эгиста предательством гнусным жены развращенной”.

Так говорили о многом они в откровенной беседе.

Тут им явился, увидели, Эрмий аргусоубийца,

100

Души в Аид женихов, Одиссеем убитых, ведущий.

Оба они, изумяся, приблизились к теням; в густом их

Сонме душа Агамемнона, сына Атреева, душу

Амфимедона, Мелантова славного сына, узнала.

Житель Итаки, он гостем издавна Атриду считался;

105

Амфимедонову душу душа Агамемнона грустным

Словом спросила: “Что сделалось с вами? Зачем вас так много,

Юных, прекрасных, в подземную область приходит? Никто бы

Лучших не выбрал, когда б надлежало меж первыми в граде

Выбрать. В пучине ли вас погубил Посейдон с кораблями,

110

Бурю пригнав и великие волны воздвигнув? На суше ль

Враг многосильный сразил вас внезапно, захваченных в поле,

Где вы ловили его криворогих быков и баранов,

Или во граде, где жен похищали и грабили домы

Дерзкой толпою? Ответствуй; мне гостем считался ты в жизни.

115

Помнишь ли время, когда твой отеческий дом посетил я,

Вызвать спеша Одиссея, чтоб с братом моим Менелаем

Шел в кораблях разрушать Илиона могучие стены?

Целый мы плавали месяц по темно‑широкому морю

Прежде, чем был убежден Одиссей, городов сокрушитель”.

120

Амфимедонова тень отвечала Атридовой тени:

“Сын Атреев, владыка людей, государь Агамемнон,

Памятно все мне, о чем говоришь ты, питомец Зевесов.

Если же ведать желаешь, тебе расскажу я подробно,

Как мы погибли, какую нам смерть приготовили боги.

125

Спорили все мы друг с другом о браке с женой Одиссея;

В брак не желая вступить и от брака спастись не имея

Средства, нам гибель и смерть замышляла в душе Пенелопа.

Слушай, какую она вероломно придумала хитрость.

Стан превеликий в покоях поставя своих, начала там

130

Тонко‑широкую ткань и, собравши нас всех, нам сказала:

“Юноши, ныне мои женихи, – поелику на свете

Нет Одиссея, – отложим наш брак до поры той, как будет

Кончен мой труд, чтоб начатая ткань не пропала мне даром;

Старцу Лаэрту покров гробовой приготовить хочу я

135

Прежде, чем будет он в руки навек усыпляющей смерти

Парками отдан, дабы не посмели ахейские жены

Мне попрекнуть, что богатый столь муж погребен без покрова”.

Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем.

Что же? День целый она за тканьем проводила, а ночью,

140

Факел зажегши, сама все, натканное днем, распускала.

Три года длился обман, и она убеждать нас умела;

Но когда обращеньем времен приведенный четвертый

Год совершился, промчалися месяцы, дни пролетели, –

Все нам одна из служительниц, знавшая тайну, открыла;

145

Сами тогда ж мы застали ее за распущенной тканью;

Так и была приневолена нехотя труд свой окончить.

Но лишь, окончив свой труд принужденный, она напоследок

Ткань, как луна иль как солнце блестящую, нам показала,

Демон враждебный внезапно привел Одиссея в Итаку;

150

В дом он сначала пришел к свинопасу Евмею; туда же

Был приведен и подобный богам Телемах, совершивший

Свой от песчаного Пилоса путь в корабле чернобоком.

Оба они, там замыслив ужасную пашу погибель,

В город вошли мпогославный; сперва Телемах, Одиссеев

155

Сын; а за ним напоследок и сам Одиссей хитроумный;

Он приведен был Евмеем, одетый в убогое платье,

В образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь

Посохом, рубище в жалких лохмотьях набросив на плечи.

Нам же (и самым разумным из нас) не входило ни разу

160

В мысли, чтоб это был сам Одиссей, возвратившийся тайно

В дом свой: в него мы швыряли; его поносили словами;

Долгое время он в собственном доме с великим терпеньем

Молча сносил и швырянье, и наши обидные речи.

Но, ободренный эгидоносителем, грозным Зевесом,

165

Он с Телемахом вдвоем все доспехи прекрасные собрал,

В дальний покой перенес их и там запертыми оставил;

После коварным советом своим побудил Пенелопу,

Страшные стрелы и лук Одиссеев тугой нам принесши,

Вызвать нас, бедных, к стрелянью и к верной погибели нашей.

170

Мы же (и самый сильнейший из нас) не могли непокорный

Лук натянуть тетивою: на то недостало в нас силы;

Но когда поднесен Одиссею был лук свинопасом,

Всею толпой на него закричали мы, лук Одиссеев

В руки давать запрещая бродяге, хотя и просил он.

175

Нам вопреки Телемах богоравный на то согласился.

Взявши могучий свой лук, Одиссей, в испытаниях твердый,

Вмиг натянул тетиву, и сквозь кольца стрела пролетела.

Прянув тогда на порог, из колчана он высыпал стрелы,

Страшно кругом озираясь. И был Антиной им застрелен

180

Первый; и бешено стал посылать он стрелу за стрелою;

Не было промаха; падали все умерщвленные; было

Ясно, что кто‑нибудь помощь ему подавал из бессмертных.

Бросясь на нашу толпу, он по всей разогнал нас палате.

Страшное тут началося убийство, раздался великий

185

Крик; был разбрызган наш мозг, и дымился затопленный кровью

Пол. Так плачевно погибли мы все, Агамемнон. Еще там

Наши лежат погребенья лишенные трупы; о нашей

Смерти не сведал еще ни один из родных и из ближних;

Наши кровавые раны еще не омыты, еще нас

190

Пламень не сжег, и никто не оплакал, и почести нет нам”.

Амфимедоновой тени Атридова тень отвечала:

“Счастлив ты, друг, многохитростный муж, Одиссей

богоравный!

Добрую, нравами чистую выбрал себе ты супругу;

Розно с тобою себя непорочно вела Пенелопа,

195

Дочь многоумная старца Икария; мужу, любящим

Сердцем избранному, верность она сохранила; и будет

Слава за то ей в потомстве; и в песнях Камен сохранится

Память о верной, прекрасной, разумной жене Пенелопе.

Участь иная коварной Тиндаровой дочери, гнусно

200

В руку убийцы супруга предавшей: об ней сохранится

Страшное в песнях потомков; она навсегда посрамила

Пол свой и даже всех жен, поведеньем своим беспорочных”.

Так говорили о многом они, собеседуя грустно