Мент

— Все в порядке, — ответил Зверев.

— Вот именно, но ты мне что-то не очень нравишься… Ты что, думаешь, Магомед обратится в ментуру? Никогда! Никогда он на это не пойдет. Да и ваш Тихорецкий прикрывать в данном случае его не станет.

— Я знаю, Виталий.

— Тогда в чем дело? Все о’кей, мы взяли почти сто пятьдесят тонн зеленых… И еще возьмем столько же. Половина — твоя…

Хлопнула дверь в сауну, раздался визг одной из проституток и довольный гогот Слона.

— …А потом, — продолжал Лысый, — мы еще не такие дела развернем.

— Нет, — ответил Сашка.

— Почему — нет?

— Потому что я не хочу. Я из другой колоды, Виталий.

— Смотри сам… Здесь ты сам волен выбирать.

Больше на деловые темы они не разговаривали. Звереву не хотелось. А Лысый понял — в душу не лез. Дальше… дальше началась какая-то безумная пьянка и полное скотство. Когда-то это называлось оргия. Но мы назовем скотством. Описывать не будем… Зайдите в ближайший секс-шоп, купите порнокассету, которые почему-то настырно называют эротическими, — увидите примерно то, что происходило в баньке.

…Зверев заметил растрепанную рыжую голову на подушке. Вспомнить имя, как ни старался, не смог. Жанка? Светка? Ленка?

Было очень стыдно, болела голова. Казалось, на него смотрит Настя. Смотрит с легким прищуром и ироничной улыбкой на коралловых губах. И негромко говорит:

— Я верю в тебя, капитан.

В понедельник брали группу вымогателей. Кооператор, вчерашний комсомольский работник, трясся от страха перед запугавшими его пацанами. Но жадность оказалась сильнее… Когда ему пообещали сжечь новенькую семерку, он побежал в милицию.

В последнее время количество таких случаев росло. Бывшие спортсмены, бывшие афганцы и просто вчерашние пэтэушники сбивались в стаи и начинали искать свое место под солнцем. Шел девяносто первый год, пора большого Хапка, быстрого обогащения, раздела и передела. Газеты взахлеб писали о рэкетирах, подогревали страх. В моде были кожаные куртки, спортивные штаны «Адидас» и стрижка наголо.

Запуганный бизнесмен-комсомолец долго мучился, разрываясь между страхом перед злыми бандитами и жадностью. Менталитет комсомольского аппаратчика учил гнуться перед тем, кто сильнее, но жадность пересилила. Панический звонок кооператора прозвучал в двадцать седьмом отделении всего за полчаса до визита вымогателей. Переадресовывать урода в ОРБ было уже поздно. Зверев, Осипов и Кудряшов выехали в адрес.

Кооператор мялся, жался, все время трогал синяк под левым глазом. Видимо, уже жалел, что обратился в милицию.

— А если они будут потом мстить? — спросил он трижды.

— Не ссы, не будут.

— А вот в «Ленинградской правде» на той неделе писали, как одного кооператора в лес вывезли и пытали. Вы читали?

— Нет, — отрезал Зверев. — Сказок не читаем и тебе не советуем.

— Вы думаете — сказки? — спросил вчерашний комсомолец и нервно поправил очки. Ему очень хотелось услышать подтверждение, что, мол, да — сказки.

— Я не думаю, а знаю. Боишься — мы, можем сейчас повернуться и уйти. Решай свои вопросы сам.

— Н-нет… а нельзя ли сделать так, что вы вроде бы случайно зашли, а я никуда не заявлял. А?

— Нельзя, — отрезал Зверев. — Решай, времени осталось десять минут.

Этот слизняк был ему откровенно противен. После мучительных колебаний кооператор наконец решился. К моменту прихода бандитов за данью Зверев и Осипов стояли за стенкой из пустых картонных коробок, Кудряшов прогуливался на улице. Бледный кооператор с роскошным синяком под глазом стоял за прилавком.

Бандитами оказались три сопляка лет по двадцать. Самым главным их аргументом была униформа: липовый «адидас», турецкие кожаные куртки, бритые головы. И соответствующий жаргон.

— Ну что, крыса, приготовил бабки? — спросил один крутым голосом.

— Я… собственно, — залепетал кооператор. Зверев матюгнулся про себя. Он понял, что от страха бывший комсомолец забыл инструктаж. В его задачу входило подробно оговорить все условия выплаты дани: как? сколько? за что? И чем ему грозит невыплата?

Под прилавком крутилась кассета в дрянном, азиатской сборки, магнитофоне. Качество записи проверить не успели, все делалось в спешке, с колес…

— Ты что, крыса, совсем отмороженный? Ах ты, хорь вонючий! Бабки где?!

Говоривший бандит выплюнул в лицо кооператору комочек резинки. Потом медленно сунул руку во внутренний карман. Кооператор продолжал что-то лепетать. Из-под кожаной куртки появилась самодельная дубинка — обрезок шланга, перемотанный по концам изолентой. Зверев усмехнулся.

— Милиция! — пискнул строитель капитализма.

Дубинка опустилась на стеклянный прилавок, зазвенело стекло.

Зверев вздохнул и, толкнув картонные коробки перед собой, сказал:

— Стоять, уроды! Уголовный розыск! Опешившие от неожиданности бандиты не оказали никакого сопротивления. При обыске у одного обнаружили коробок с анашой, у другого — выкидной самодельный нож. Раскрытие оформили, разумеется, по агентурным данным… Любое случайное задержание оформляли по агентурным данным.

Вечером кооператор принес две бутылки коньяка, пакет с закусками. Намекал, что хотел бы встать под крышу. Коньяк и закуску взяли, кооператора выставили вон.

— Ну, за успехи по вымогалову, — сказал, разливая коньяк, Осипов.

— Не болтай, — оборвал его Зверев. Пить не стал, ушел в свой кабинет. Выцветшая корова на выцветшем лугу смотрела печально. Сашка выкурил сигарету, потом позвонил Насте.

— Приезжай, опер, — сказала она. — Я соскучилась по тебе.

От ее голоса у капитана Зверева по спине побежали мурашки.

В прихожей он жадно впился в Настины губы. Она сразу ответно прильнула к нему. В первый раз все и произошло прямо в прихожей, на полу…

— Ух, — сказала Настя, когда Сашка откинулся в сторону, — ну ты даешь, опер.

— Вот такой я удалец! — ответил Зверев и подмигнул фуражке полковника Тихорецкого. Впервые за все время, которое он провел в этой квартире, незримое присутствие Павла Сергеевича не раздражало.

Победивший самец огласил лес победным рыком.

— Может быть, удалец, ты снимешь куртку и ботинки, а не только штаны? — сказала Настя. Зверев посмотрел на свое отражение в зеркале, рассмеялся.

— Взрослый человек, — покачала головой Настя, — а ведешь себя как мальчишка. Да еще и насилуешь народного судью на полу в прихожей.

— А еще я хочу изнасиловать народного судью в ванной, в кухне, на балконе и на портфеле с баксами.

— О-о, это заманчиво! Твой мощный сексуальный порыв обусловлен той книжицей?

— Какой? — спросил Сашка, поднимаясь с полу.

— Да той, что в портфеле… Забавная штучка.

— А какая там, к черту, книжица? Там одни бабки… Слушай, Настя, дай пожрать, я голодный как черт.

— Правда? — округлила глаза Настя. — А я-то думала, что первый голод уже утолен.

Спустя десять минут они ужинали в уютной кухне Тихорецких. Павел Сергеевич, попирающий тушу кабана, был мрачен.

— Ну, за успешное начало, — сказала Настя, поднимая фужер с вином. Зверев вспомнил, что почти такие же слова три дня назад произнес в бане Лысый. И с той же интонацией. Это воспоминание неприятно укололо.